Собрание сочинений в трех томах. Том 3
Шрифт:
— На тебе в грязь! На! На тебе план!
И вдруг он видит перед пробкой радиатора лицо Тоси: кажется, сейчас трактор раздавит ее.
Костя рывком выключает сцепление. Зажмурился, лицо побледнело, осунулось, пот выступает крупными каплями. Пучок волос прилип ко лбу.
Лицо Тоси перед радиатором. Крупная слеза на щеке. К ней подходит Терентий Петрович и ласково говорит:
— Да как же это ты так, Тосенька! Да разве ж можно под трактор! Вишь, ты какая желанная к земле-то… Иди, иди… Не бойся, не поедем
Тося смотрит вдаль, в поле. Простор. Могучий простор русской равнины, бескрайней, поражающей своим величием и красотой, — равнина и небо. Много земли!
— Ну, Костя, давай заделывать ногами. Все равно стоять…
Терентий Петрович и Костя принимаются заделывать ногами семена. Оба они скучные-скучные. Попеременно вздыхают. Тося позади них тоже заделывает семена ботинками. Она как-то повзрослела, посерьезнела и стала от этого красивее, сосредоточеннее.
— Ты зачем завел трактор? — вдруг злобно зашипел Терентий Петрович на Костю.
— А ты зачем махнул рукой? — кричит во весь голос Костя.
Тося смотрит на них, останавливается.
— Если бы ты не завел, я бы не махнул!
— А если бы ты не махнул, я бы не поехал!
— Ты главная фигура — тракторист. Сказал бы: «Не поеду!» — и все тут, — наступает Терентий Петрович.
— Я тебя везу, а ты качество делаешь. Сам так говорил. Кто же главная фигура?
— Ты.
— Нет, ты, — упорствует Костя.
— Ну и сей один, если я главная фигура. Сей!
— Буду и один сеять.
— Ну и сей! Пожалуйста, сей! Сделай одолжение…
— А что же ты думаешь, не буду? Вот возьму и поеду по сырой. Скажу — Недошлепкин приказал.
— Я тебе поеду по сырой. Во вредители колхозного строя хочешь идти? Иди, иди! Сей по сырой, маломысленный человек! Я тебе!.. — и Терентий Петрович подскочил к Косте вплотную.
Костя от неожиданности дергает головой, шапка соскакивает, и вдруг… Терентий Петрович просветлел!
Из-за отворота треуха, лежащего на земле, выпадает ключик «девять на двенадцать». Костя поднимает его, отряхивает, дует, вытирает о комбинезон и, уже улыбаясь, говорит:
— Примите, Терентий Петрович. Сунул по рассеянности за шапку и забыл.
— Да тут отца родного забудешь, — смущенно поддерживает Терентий Петрович.
Тося смотрит на них, улыбается и спрашивает:
— Помирились?
— А мы не ругались, — говорит Костя.
— Милые бранятся — только тешатся, — говорит стоящий позади Шуров. (В горячем споре друзей никто и не заметил, как он подошел.)
Тося вздрогнула, смутилась. Шуров видит шарф на Земле. Шарф видят Терентий Петрович и Костя. Все трое идут к шарфу. Шуров несет его Тосе. Он подает ей шарф и говорит:
— Я все понимаю. Спасибо вам!
Скачет на коне Алеша.
Тося говорит весело:
— Алеша едет.
Шуров медленно отворачивается
— Не раньше как с обеда начнете здесь сев, — говорит Шуров Терентию Петровичу, который подходит к ним.
— Я и сам так думаю, с обеда, — поддерживает Терентий Петрович.
— Советуйтесь с Тосей.
— У-у! Молодчина! Точно говорю — молодчина! — тихо, но убежденно произносит Терентий Петрович, украдкой указывая на Тосю.
Костя один около трактора. Смотрит на Тосю и говорит:
— Вот какие девки-то бывают! Эх!
А во второй половине дня…
Солнце высоко. Агрегат Кости работает на полном ходу. На подножке одной сеялки — Терентий Петрович. На подножке другой — Тося и Евсеич.
На все это смотрит Шуров: он стоит среди поля. Лицо его сосредоточенно-радостно.
Кабинет Самоварова. Самоваров сидит в кресле и говорит, барабаня пальцами по стеклу:
— Ох уж этот Шуров! Вот он где мне! — и постучал по загривку. — По непаханой сеять! Ведь это же надо совсем дураком быть…
Он выходит в переднюю комнату, где сидит счетовод Херувимов. Тот работает сосредоточенно, не обращая внимания на Самоварова.
— Так, — говорит Самоваров. — Ты выписал мне все? Коров, лошадей, свиней, птицы разной, телят и тому подобно?
— Исполнил в точности! — восклицает Херувимов, не переставая, однако, улыбаться.
Самоваров берет из рук Херувимова бумажку и спрашивает подозрительно:
— Ты чего ухмыляешься? Тоже, наверно, жук!
— Никак нет, не жук. Херувимов Степан Петрович.
— То-то, Херувимов… Мм-да-а… Фамилия у тебя того… Ты не архиреем был, Архангелов?
— Херувимов, — поправляет тот.
— Один черт — все одно… Если кто спросит, пошел проверять в натуре эту сводку.
Херувимов остается один:
— Такого еще не было… Не будь Петра Кузьмича — пропали бы. А впрочем, этот долго не продержится — я-то уж знаю.
Кладовая. Самоваров входит и говорит кладовщику:
— Отпустишь Хватову продукцию… для меня.
— Чего отпустить?
— Ко-ко — двадцать.
Кладовщик понимающе откладывает яйца.
— Бе-бе — четыре кило, — добавляет Самоваров.
Кладовщик берет в руки баранину.
— Жж-жж… — жужжит Самоваров, — кило!
Кладовщик вырезает сотовый мед.
— Пока хватит, — заключает Самоваров. — Григорий Егорыч зайдет.
Улица перед правлением. Сигнал автомашины. Автомашина «Победа». Дверца открывается, в кабине Недошлепкин.
Самоваров выбегает из кладовой. Недошлепкин кричит ему: