Собрание сочинений. Т.1. Фарт. Товарищ Анна

Коптяева Антонина Дмитриевна

Женщина лежала неподвижно, одеяло не шевелилось на ее груди, лицо в переменчивом свете костра было темное, как земля. Валентина, почти не дыша, присела около нее на корточки, потрогала ее тихонько. Она была жива, но пульс ее, частый, западающий, едва бился.

— Не умирай! — попросила Валентина и нежно погладила жесткие волосы женщины. — Не умирай! — страстно повторила она, опускаясь на колени возле ее изголовья. — Ты еще так долго сможешь жить! Почему я не приехала к тебе несколько дней назад? Все было бы хорошо. Не умирай, не надо умирать! — как заклятие твердила Валентина, бережно пряча

под одеяло горячую, потную руку эвенки. — Господи! — прошептала она, тоскуя в страшной затерянности здесь, перед лицом смерти. — Такая ночь и глушь кругом… Так мало людей на этой дикой земле… А смерть отнимает мать у детей.

Слезы навернулись на глаза молодого врача. Вся гордость ее пропала, и она чувствовала себя слабой и бесконечно несчастной.

К утру больная снова заметалась, начала бредить. Хозяин чума и Кирик поставили на столик, похожий на низко опиленный табурет, чайную посуду, вареную оленину, лепешки, ягоды. Валентина не смогла есть: она заставила себя взять кусок, разжевала его, но гнетущая тоска клещами сдавливала ей горло.

— Как баба-то? Не померла? — спросил Кирик.

— Нет… жива пока.

— Помрет еще. — Кирик помолчал в раздумье, поднимая и сводя к переносью брови. — Разный хворь-то бывает. Не все, однако, лечить можно!

— Все можно лечить, пока не поздно, — сердито ответила Валентина. — Эта больная умрет потому, что некому было помочь ей вовремя. А женщин у вас мало, старятся рано. Матерей особенно беречь надо. — Валентина взглянула на удивленного Кирика, добавила с раздражением: — Ничего не понимает.

— Я все понимает, — обиженно возразил эвенк. — Ты правду говоришь: баб у нас мало. У якутов баб мало… Да разве можно уберечь! Микола-матушка! Помирает все равно — мужик или баба. — Кирик помолчал, разрывая зубами белое сухожилие — ленок. Как теперь поедем? Обратно нельзя: оленей кончим. Мох-то сгорел. Плыть будем, что ли? Ниже, вот он говорит, камень много. Тогда олень поедем. Там база есть. На главный берег придем, там лодка с окошками, дым большой.

— Пароход?

— Угу, — произнес Кирик, не в силах сказать другое потому, что рот у него был забит едой.

— Далеко мы заехали! — печально удивилась Валентина.

— Еще дальше заедем, — пробормотал охотник, но, заметив испуг на лице Валентины, пояснил: — Речка-то вниз пойдет. Больно круто поворачивает.

68

Лес кончился. Впереди светлела широкая порубка по косогору, уютный угол, образованный течением реки и впадавшего в нее ручья. За неровно опиленными пнями стоял на берегу чудесный дом. Настоящий бревенчатый дом, рубленный в лапу. Из трубы медлительно, неохотно расставаясь с крышей, шел сизый дымок. Тут же, на берегу, на устье ручья, стоял склад-амбар, а поодаль — баня. Дверь амбара была широко открыта, в темноте смутно виднелись нагроможденные до потолка ящики и мешки с мукой. Двое в брезентовых плащах хлопотали у порога, чем-то звякали, громко переговаривались. Они не сразу услышали чавкающие шаги оленей: косой дождь частил над просекой, над мокрыми крышами построек, наполняя окрестность звучным шорохом.

— База это, — сказал Кирик Валентине с самым равнодушным видом, точно они на каждом шагу встречали такие базы.

Валентина

промолчала: вид настоящего жилья растрогал ее, захотелось поскорее взбежать по ступеням крыльца, распахнуть деревянную на железных петлях дверь…

— Вот башмаки так башмаки! — по-русски произнес в амбаре мужской голос. — Под этаким башмаком любой валун треснет.

Саенко с тем же чувством оживленного интереса повернула голову.

— У себя в мастерской изготовили, — негромко ответил другой таежник.

От этого негромкого голоса у Валентины до онемения похолодели кисти рук: она сразу угадала:

Андрей! Он стоял тоже спиной к двери, неестественно широкий в своем дождевике.

Она спрыгнула с седла и пошла к распахнутому зеву амбара неровной от усталости и волнения походкой.

Андрей обернулся на звуки шагов, возникшие в шорохе дождевых капель.

— Вы! Как это вы?!. — Он не улыбнулся ей, не поздоровался, не сделал далее шага навстречу.

«Вот он какой… странный…» — думала Валентина, подходя к нему. Губы ее, полуоткрытые от удушья, мелко дрожали.

Второй разведчик тоже перестал рыться в груде железа, сваленного на полу, и стоял, удивленно глядя на неожиданную гостью.

«Уж лучше бы не встречаться!» — подумала она и от досады на самое себя спросила почти спокойно:

— Здесь ваша база?

— Да, здесь наша база, — подтвердил Андрей и неопределенно развел руками, в которых держал два косозубчатых кольца.

— Что это у вас? — продолжала Валентина с тем только, чтобы не молчать.

— Где? Ах, это!.. Башмаки для буров, — пояснил геолог. — Вы видели когда-нибудь работу буровой разведки?

— Нет, не видела, — сказала Валентина звенящим голосом. — Я не видела работу разведки… Мы очень промокли. Где бы нам тут переодеться и согреться?

— Пойдемте! — спохватился Андрей; положил свои башмаки и пошел с Валентиной к дому, куда Кирик уже втаскивал снятые с оленей вьюки.

«Какой я совершенный идиот! — упрекал себя Андрей, глядя на стоптанные, порыжевшие от сырости сапожки врача, на жалко обвисшие поля ее фетровой шляпы. — Какой я невыразимый идиот!»

В просторном еще новом бараке он сдернул с постели на нарах одеяло, торопливо завесил им угол для Валентины; один край не доставал до торчащего в стене гвоздя, и Андрей притянул его, накинув на суконное ухо петлю из чьего-то галстука. Он послал одного рабочего топить баню, другого в склад за продуктами, а сам, стараясь не смотреть на отгороженный: им угол, принялся усердно шуровать в печке.

— Погода совсем разладилась, — сказал он Валентине, когда она вышла, переодетая во все сухое, в его рубашке с подсученными рукавами. — Я очень сожалею, что вы попали к нам в дрянную погоду.

— Вот как! — перебила Валентина, понимая, что он вообще не рад ее приезду. — Разве я выгляжу очень плохо? Хотя… — она ожесточенно пощипала подвернутый рукав рубашки, — хотя, конечно, после приключений, какие нам довелось вынести, нельзя выглядеть иначе.

69

Идя в баню по грязной тропинке в чьем-то большом дождевике, пиная коленками шумящие его полы, Валентина с досадой перебирала подробности встречи, такой сказочно прекрасной и такой нелепой.