Собрание сочинений. Том 3
Шрифт:
– Это спирт, – поправил его Пальчиков. – Спирт, варварски отнятый у детей в больнице, – и протянул дежурному пузырек с микстурной гофрированной шапочкой, подаренный ему на дорогу главврачом.
Дежурный, оживившимися глазами глядя на пузырек, сам набрал названный ему номер, и Пальчиков услышал московский голос Алевтины.
– Привет! – сказал Пальчиков.
– Ну, – ответила она.
– Что «ну»?
– Ну скажи что-нибудь…
– Слушай, ты не помнишь, из какой книги эти слова: «Скажи-ка мне, красавица, что ты делала сегодня на кровле?»
– Пальчиков, ты что – спятил?
– А вот еще: «Откуда ветер, оттуда и счастье…» Не помнишь, из какой это книги?
– Пальчиков, ты мне больше
В этот момент дежурный отхлебнул из пузырька и поперхнулся, ибо не ожидал, что спирт будет неразбавленным. Судорожно ища рукой какую-нибудь сухую корочку, кусочек чего-нибудь, чтобы закусить, или воды на запивку, дежурный случайно нажал локтем на одну из клавиш селектора, и возмущенный голос Алевтины, размноженный репродукторами, загромыхал над залом ожидания, будя спящих на узлах и чемоданах транзитных пассажиров, вскакивающих и продирающих ополоумевшие глаза, как при пожаре. Громовые раскаты женского гнева сотрясали бесприютно жмущихся друг к другу внутри равнодушного к ним вокзала бронзовых Маркса, Энгельса, Ленина, похожих на транзитников, так и не доставших билеты. Четвертый пьедестал рядышком был пуст, и на нем, вместо когда-то стоявшего Сталина, дрых нежно прижимающий одноногую голую куклу к груди, заросший седой щетиной бомж в генеральской фуражке, которого не мог пробудить даже Алевтинин иерихонский голос:
– Никогда не звони мне, Пальчиков! Звони Гдляну и Иванову! Штирлицу и Юлиану Семенову! Мегрэ и Сименону! Шерлоку Холмсу и доктору Ватсону! А меня оставь! Оставь меня с моими анакондами, боаконстрикторами, питонами, гадюками, ужами! Мне с ними лучше, чем с тобой, Пальчиков! Значительно лучше! Все!
И как заключительный аккорд, оглушая переполошенный вокзал, грянули короткие телефонные гудки, похожие на паровозные.
Дежурный, запоздало спохватившись, выключил селектор.
– Извините, что я сделал ваш личный разговор достоянием общественности. Синдром гласности, – пожал плечами дежурный, по-честному возвращая лишь наполовину опорожненный пузырек. – Кстати, насчет цитаты: «Скажи-ка мне, красавица, что ты делала сегодня на кровле…» Знакомые слова… Даже, по-моему, со школы. А там еще не было такого: «Где не будет лучше, там будет хуже, а от худа до добра опять недалеко»?
– Было… – сказал Пальчиков, с надеждой хватая его за рукав. – Но откуда это, откуда?
К сожалению, дежурный не сумел вспомнить.
По приезде Пальчикову снова пришлось ночевать в своем рабочем кабинете в МВД.
Ему всучили одно вроде бы крошечное, но любопытное дело. С фабрики «Красная игрушка» то и дело крупными партиями пропадали дорогие электронные луноходики, а потом появлялись у спекулянтов возле «Детского мира», в Измайлове, в переходах метро.
Тщательно был проверен забор вокруг фабрики. Утроили контроль в проходной. Но луноходики все равно исчезали.
Пальчиков завелся.
Он стал тайком ночевать на фабрике, а толку не было. Но однажды ночью, прикорнув в складе на ящиках, Пальчиков вдруг услышал чей-то голос:
– Ну, мои дорогие, мои золотенькие, счастливо вам до места добраться. Только вы уж с дороги не сбивайтесь, а все прямиком, прямиком, куда надобно. Вас там встретят, чаем с вареньицем напоят, в постельку уложат…
Хоронясь за штабелями ящиков, Пальчиков прокрался как можно ближе к голосу, и вот что он увидел.
На полу склада сидел сторож с белой бородищей лопатой, похожий на гусляра Древней Руси, и сначала Пальчикову показалось, что он разговаривает сам с собой.
Но старик разговаривал с луноходиками. Он разговаривал с ними как с живыми, внимательными и некапризными существами. Пальцы сторожа, морщинистые, но гибкие, ловко вставляли в луноходы батарейки, нажимали на кнопку, и луноходики один за другим, сосредоточенно топая,
«Нет, Россия не пропадет, она выживет, вывернется!» – восторженно подумал Пальчиков, и ему до чертиков захотелось обнять этого седого очаровательного мошенника, воплощающего народную неистребимую смекалку, и премировать его от имени государства. Но логика его профессии заставила Пальчикова установить, куда же столь целенаправленно и деловито движутся луноходики, кто, выражаясь по-английски, takes care of them [1] и кто собирается их угощать обещанным вареньем.
1
Заботится о них (англ.).
Пальчиков не ошибся в предположениях, что конец трубы был за забором. Но ему казалось, что там должен стоять если не космический корабль, то какой-никакой автотранспорт, немедленно принимающий беглецов-луноходиков на борт и готовый вместе c ними рвануться в бегство от государственной монополии на детские игрушки. Но то, что увидел Пальчиков, было похоже на дореволюционную русскую народную сказку в ее социалистическом варианте.
Другой конец трубы, покрытый зеленой замшелостью, чуть высовывался из края оврага, заросшего лопухами и подорожником. Прямо перед концом трубы была врыта в землю грубая, но удобная деревянная скамеечка из двух кругляшей и одного горбыля. Пальчиков сделал вывод, что скамеечка существует не первый год, ибо она была посеревшая, потрескавшаяся от снега, дождей, солнца, изъеденная червями-древоточцами, и шляпки гвоздей, вбитых в сиденье, были ржавыми.
На скамеечке сидел тот же самый старик с белой бородищей лопатой, похожий на гусляра Древней Руси, и тоже, казалось, разговаривал сам с собой:
– Ну, мои драгоценные, мои долгожданные, куда же вы запропастились? Нехорошо так запаздывать, меня, старого деда, заставлять волноваться за вас… Ага, слышу, как вы топочете, слышу… Не подвели, мои топотунчики, не заблудились по дороге, мои курнопеленькие…
Конец трубы начинал чуть подрагивать, хотя луноходиков еще не было видно. Затем изнутри раздавалось еле слышное, но постепенно нарастающее топанье, отдающееся по трубе легким звоном. Затем в глубине трубы показывался крошечный лучик, которым луноходик сам освещал себе дорогу во тьме, а потом он появлялся и сам, попадая в ласково ждущие старческие ладони.
На траве рядом со скамеечкой стояла раскрытая домотканая латаная торба с лямками, в которую старик складывал один за другим луноходики, так же быстро и ловко вынимая из них батарейки, как он вставлял их там, на другом конце трубы.
«Но как же возможно, чтобы этот старик был одновременно по разные стороны забора? – растерянно спросил себя Пальчиков. – Может быть, это галлюцинация?»
А потом догадался. Старики были братьями-близнецами.
Пальчиков принял решение, за которое его вполне могли разжаловать: он никому не выдал раскрытого им забавного преступления. Ему понравилось, как луноходики утопывают по трубе на свободу.
Когда его неожиданно вызвали к новому шефу – Кристальному Коммунисту, Пальчиков подумал, что его вызывают на ковер за два подряд нераскрытия, что при желании можно было бы квалифицировать как сокрытие.
Но Пальчиков, что ему было свойственно, себя недооценил.
Кристальный Коммунист отнесся к Пальчикову гораздо серьезней, чем Пальчиков сам к себе.
– Судя по географии ваших поездок, вы должны прекрасно знать русскую глубинку, – сказал Кристальный Коммунист с волосами, похожими на бакенбарды, растущие вокруг лысины. – Ваше суммарное впечатление о ситуации?