Собрание сочинений. Том 3

Шаламов Варлам Тихонович

* * *

Я коснулся сказкиСказка умерла,Ей людская ласкаГибелью была.Мотыльком в метелиПряталась она,На свету летелаОколо окна.Хлопья снега былиВроде мотыльков,Пущенных на крыльяхС низких облаков.Выйду в дали снежные,Слезы по лицу.Сдую с пальцев нежнуюБелую пыльцу.

* * *

Память скрыла столько злаБез числа и меры.Всю-то жизнь лгала, лгала.Нет ей больше веры.Может, нет ни городов,Ни садов зеленых,И жива лишь сила льдовИ морей соленых.Может, мир — одни снега,Звездная дорога.Может, мир — одна тайгаВ

пониманье Бога.

* * *

Как Архимед, ловящий на пескеСтремительную тень воображенья,На смятом, на изорванном листке,Последнее черчу стихотворенье.Я знаю сам, что это не игра,Что это смерть… Но я и жизни ради,Как Архимед, не выроню пера,Не скомкаю развернутой тетради.

АТОМНАЯ ПОЭМА [11]

ВСТУПЛЕНИЕ

11

Мной написано несколько маленьких поэм: «Фортинбрас», «Аввакум в Пустозерске», «Гомер», «Атомная поэма», «Седьмая поэма». «Хрустели кости у кустов…», первое стихотворение, — вступление к «Атомной поэме». Стихи имеют и самостоятельное значение. Написано стихотворение в 1954 году.

Хрустели кости у кустов,И пепел листьев и цветовПосеребрил округу.А то, что не пошло на слом,Толкало ветром и огнемВ объятия друг другу.Мне даже в детстве было жальЛесную выжженную даль,И черный след пожараВсегда тревожит сердце мне.Причиной может быть вполнеСердечного удара.Когда деревья-мертвецыПереплетались, как борцыНа цирковой арене,Под черным шелковым трикоИх мышцы вздыбились клубком,Застыв в оцепененье.А вечер был недалеко,Сливал парное молоко,Лечил бальзамом раны.И слой за слоем марлю клалИ вместо белых одеялЗакутывал туманом.Мне все казалось, что ониЕще вернутся в наши дниСо всей зеленой силой.Что это только миг, момент,Они стоят, как монумент,На собственной могиле,Что глубоко в земле, в корняхЖивет мечта о новых днях,Густеют жизни соки.И вновь в лесу, что был сожжен,Сомкнутся изумруды крон,Поднявшихся высоко.

I

Ведь взрослому еще слышнейШуршанье уходящих дней —Листочков календарных,Все ярче боль его замет,Все безотвязней полубредЕго ночей угарных.А боль? Что делать нынче с ней?Обличье мира все грозней.Научные разгадкиОдну лишь смерть земле несут,Как будто близок Страшный СудИ надо бросить прятки.И от ковчеговых каютРакеты мало отстаютВ своем стремленье к звездам.И каждый отыскать бы радНа Бетельгейзе Арарат,Пока еще не поздно.Он там причалит на ночлегСвой обтекаемый ковчег,И, слезы вытирая,Там перед новою лунойПротянет руки новый Ной,Избавленный от рая,И дунет в чуткую зурну,И дернет тонкую струну,Дрожащую в миноре,И при звездах и при лунеНа ближней радиоволнеОн запоет про горе.И, перемножив ширинуПлощадки звездной на длину,В уме расчет прикинув,Он снова вспомнит старинуИ пожалеет ту страну,Которую покинул…

II

Исчезли, верно, без следаИ сказкой кажутся годаИ выглядят, как небыль,Когда хватало хлеба всем,Когда подобных странных темНе выносило небо.Когда усталыми людьми,Как на работе лошадьми,Не управляли плетью,Когда в сырой рассветной мглеНе видно было на землеДвадцатого столетья.Когда так много было МеккИ человека человекНазвать пытался братом,Когда не чествовалась лестьИ не растаптывалась честь,Не расщеплялся атом.

III

То расщепленное ядроНам мира вывернет нутроГремучую природу.Отяжелевшая вода,Мутясь, откроет без трудаЗначенье водорода.Липучей зелени листок,Прозрачный розы лепесток —Они — как взрыв — в засаде.И, приподняв покров земной,Мир предстает передо мнойАртиллерийским складом.Мы лишь

теперь понять моглиВсе лицемерие земли,Коварство минерала.И облака, и чернозем,Что мы материей зовем, —Все стало матерьяломУбийства, крови и угроз,И кажутся разряды грозРебяческой игрушкой.И на опушке в тишинеНам можно сравнивать вполнеС любой хлопушкой пушку.Мир в существе своем хранитЗавороженный динамит,В цветах таится злоба,И наша сонная сиреньПреодолеет сон и леньИ доведет до гроба.И содрогнется шар земной,И будет тесно под луной,И задрожит сейсмолог.К виску приблизит пистолет,И Новый грохнется ЗаветНа землю с книжных полок.

IV

В масштабе малом иногдаПоказывала нам водаКапризы половодья.Сметая зданья и леса,Их возносила в небеса,В небесные угодья.Но это были пустяки,Годились только на стихи.И бедный Всадник Медный,Когда покинул пьедестал,Внезапно сам от страха сталЗеленовато-бледный.Когда же нам концерт давалКакой-нибудь девятый вал —Подобье преисподней,То только на морской волне,Вдруг устремившийся к лунеИ к милости Господней.Без уваженья к сединамПодчас взрывало сердце намОтвергнутой любовью.Мы покупали пистолетИ завещали наш скелетНа доброе здоровьеВ анатомический музей,А для романтиков-друзейНа пепельницу череп.И с честной горечью в кровиМы умирали от любви,Какой теперь не верят…Но эти выпады рекиБывали слабы и мелкиИ зачастую личны.Такая ж сила, как любовь,Не часто проливала кровь,Удержана приличьем.

V

Что принимал я сорок летЛишь за черемуховый цвет,За вербные початки —Все нынче лезет в арсенал —Вполне военный матерьял —Подобие взрывчатки.И это страшное сырьеВ мое ворвалось бытиеВ зловещей смертной маске,Готово убивать и мстить,Готово силой рот закрытьСостарившейся сказке.Но я не знаю, как мне жить,И я не знаю, как мне быть:Травиться иль опиться,Когда ядро в любом цветке,В любом точеном лепесткеГотово расщепиться.

VI

У нас отнимут желтый клен,У нас отнимут горный склонИ капли дождевые.Мы больше не поверим им,Мы с недоверием глядим.Ведь мы еще живые.Мы ищем в мире для себя,Чему бы верили, любя,И наших глаз опоройНе будут лилий лепесткиИ сжатые в руках рекиЗадумчивые горы.Но нам оставят пульс планет,Мерцающий небесный свет,Почти что невесомый,Давленье солнца и луны,Всю тяжесть звездной тишины,Так хорошо знакомой.Мы ощущали ярче всехЗначенье этих светлых вех,Их странное давленье.И потому для наших мукОставят только свет и звукДо светопреставленьяВедь даже в тысячу вековНам не исчерпать всех стихов,Просящихся на перья.И, потеряв привычный мир,Мы требуем для арф и лирОсобого доверья.

VII

Все то, что знал любой поэтНазад тому пять тысяч лет,Теперь ученый-физик,Едва не выбившись из сил,Лабораторно воскресил,Снабдил научной визой.Ему медали и венки,Забыты древние стихи,Овидия прозренье,Что удивить могло бы свет,Как мог вместить его поэтВ одно стихотворенье.И слишком страшно вспоминать,Как доводилось умиратьЧудесным тем провидцам.Их отправляли много разКончать пророческий рассказВ тюрьму или в больницу.И в наши дни науке дан,Подсказан гениальный планКаким-нибудь Гомером.И озаряют сразу, вдруг,Путь положительных наукЕго стихи и вера,Его могущество и власть,Которым сроду не пропасть,Навек не размельчиться,Хотя бы все, что под рукой,Дыша и злобой и тоской,Желало б расщепиться.