Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый
Шрифт:
Степан улыбнулся. Этот чудак Аржоняну в одежде румынского солдата и с карабином за плечом действительно мастерски играл роль охранника, но с таким «стражем» Степану идти будет весело.
За поворотом дороги беглецы увидели раскинувшийся перед ними Кишинев, и сердца их заволновались. Беглецы прибавили шагу. Оба радостно в один голос воскликнули:
— Кишинев!
Кузнец тихонько перекрестился.
— Эй, а ну-ка иди сюда! — послышалось сбоку.
Кузнец и Аржоняну быстро повернули головы и замерли.
Перед
— Венан коч, — повторил свой приказ офицер, натягивая поводья.
Аржоняну рассерженно толкнул карабинкой Степана, окаменевшего при виде офицера, и, подталкивая кузнеца, подошел.
Офицер спросил — откуда они, кто, куда идут.
Аржоняну смирно вытянулся.
— В Кишинев… Отстал от партии… Большевик.
Собственно говоря, Аржоняну говорил правду. Только они не отстали от партии, а забежали немного вперед, но офицера удовлетворил и этот ответ. Офицер поехал мимо, уже не обращая внимания на Аржоняну, стоявшего перед ним навытяжку.
И только, когда Аржоняну увидел вместо страшных офицерских глаз офицерскую спину, он на радостях стукнул Степана карабинкой по спине и крикнул во все горло:
— Ступай вперед… Убью как собаку!
Не знаю, большевик ли я, но если вы против бояр, то и я с вами
Если повернуть на Александровскую улицу и пройти по городским закоулкам немного вправо, а затем, свернув налево, пойти мимо белых заборов, что отгородили густые сады от пыльной дороги, то можно попасть в самый глухой закоулок.
И Аржоняну знал, как найти здесь нужный им дом.
…Утром, когда сон еще удерживал город в своих липких объятиях и прочно закрытые ставни защищали предутренние сны, беглецы подошли к маленькому домику, спрятавшемуся во влажной зелени утреннего сада, и забарабанили крепкими кулаками в дверь. В доме, похоже, еще спали. Но вот где-то в комнате заскрипели двери, послышался кашель, и у двери послышались быстрые шаги. Заспанный, недовольный голос спросил:
— Кто стучит?
— Свои… Аржоняну.
— Какой Арж…а-а-а… Николай?
Человек за дверью застучал задвижкой и, открывая дверь, забормотал:
— Вот это удивил… Ну и дела. А я думаю, кто это в такой ранний час при…
Распахнув дверь, человек испуганно отступил назад, не окончив свою речь. Толстяк с испуганным удивлением смотрел на одежду Аржоняну, пытаясь свободной рукой закрыть дверь.
Аржоняну засмеялся:
— Что, не узнал? Ну, пускай уже, а то еще зубы сквозняком прохватит, если будешь так долго держать рот раскрытым.
Пили чай и рассказывали друзьям о своих приключениях. Хозяин гостеприимного домика — рабочий табачной
Аржоняну согласился — действительно, чужой хлеб они есть не собираются.
За окнами в утреннем воздухе завыли фабричные гудки…
— Ну, уже шесть часов. Я пошел… Пора… Полезайте пока в чулан и до обеда спите, на улицу выходить не советую.
Он спешил и на ходу обратился к женщине:
— Юля, ты сделай им тут все — обед и прочее…
Женщина молча кивнула Воронину.
А на другой день вечером кузнец и Аржоняну были уже на другом конце города, в маленьком доме с садом за высоким забором.
Аржоняну и здесь пришлось рассказать историю их бегства. Теперь он говорил об этом, как о веселом приключении, поскольку стража была где-то далеко и все события остались позади. Но друзья, собравшиеся в тесной комнате, весело смеялись, слушая рассказы Аржоняну. Потом перешли к делу.
Мушатеску, еще улыбаясь, спросил Степана:
— Вы что-нибудь слышали про большевиков?
— Только плохое, все, что поп говорил.
А Мушатеску заговорил совсем иначе. Он говорил о притеснениях, которые чинят сейчас господа, и о том, что с этим надо бороться, что сначала надо использовать все средства агитации, которые так правильно использовали и продолжают использовать большевики. Надо рассказывать рабочим, кто они такие, кто их друзья. А то вот видишь — поп хорошо агитирует против большевиков, и даже такого, как Степан, сумели сбить с толку.
Мушатеску говорил долго, а потом повернулся к Степану и сказал девушке, что сидела рядом:
— Вот этого товарища поручаю вам, товарищ Труке. За время его пребывания у нас он должен узнать, почему он, сам того не понимая, стал большевиком.
— Кто, я? — удивленно спросил Степан.
— Да, вы, товарищ… Вы давно уже большевик.
— А я? — вскочил Аржоняну.
— И вы тоже, товарищ.
— Но я ничего не знаю о большевиках!
— Значит, товарищ Труке и вас возьмет к себе.
А Степан поднялся неловко и, почему-то долго краснея и протянув вперед свои огромные черные руки, произнес:
— Не знаю, большевик я или нет, но если вы против бояр, тогда и я с вами.
Аржоняну добавил:
— А если вы еще и за человеческую жизнь для людей, тогда я буду делать все, что вы мне прикажете.
Так в этот летний вечер, за плотно закрытыми ставнями в маленьком доме были приняты в Румынскую партию большевиков-коммунистов двое «несознательных» товарищей: рабочий Аржоняну, добивающийся человеческой правды и прекрасной жизни для всех, и кузнец Македон, несущий в своем сердце горячую ненависть к боярам.