Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый
Шрифт:
— Ты не раздумал?
— Нуй [56] .
Аржоняну помолчал. В углу кто-то тихо всхлипнул в полусне и протяжно застонал. Кто-то зашелся долгим удушливым кашлем.
— Готов?
— Да, — коротко ответил кузнец.
Аржоняну приподнялся на локтях.
— Ну… Смотри… Я иду.
И, вскочив на ноги, Аржоняну пошел к охраннику.
— Куда?
— Наружу… Живот болит.
И Аржоняну схватился руками за живот, согнулся в три погибели и скривил лицо. Постовой
56
Нуй — нет.
— Ступай вперед…
Аржоняну пошел к двери. Вскочил кузнец.
— И я пойду.
Страж посмотрел на Степана, широко разинул рот и зевнул.
— Подождешь… Этот пойдет, а потом ты. Успеешь.
Кузнец пошатнулся и жалобно проговорил:
— Ой, не могу, тошнит меня… Сил нет, так тошнит.
Румын выругался:
— А, черт — мало бьют вас, чертей. Эй, Филипеску!
— М-м?
— Пойдем, выведем арестованных!
Тот сонно пробормотал:
— А сам не можешь?
— Так двое идет, вставай.
— Не убегут!
Румын подумал и крикнул еще раз:
— Слышишь, тут же двое!
В ответ на эти слова из угла полетела крутая брань.
— Да отстань ты, черт длинноносый… Дай хоть минуточку отдохнуть… И чего бы я боялся, дурак божий.
Румын гневно плюнул и, перекинув карабинку, толкнул Степана дулом в спину.
— Вперед. На два шага отойдете — как собак застрелю.
Холодная ночь повеяла в лицо свежим воздухом и сыростью. Арестованные вышли во двор. Над головами повисло темное небо, усыпанное дрожащими звездами, и где-то высоко-высоко расплылся молоком Млечный Путь. Возле ворот, стуча каблуками, ходили мрачные тени часовых, кашляя и перебрасываясь отрывистыми словами.
Сквозь проволочную ограду темнели ночные поля кукурузы, перекатывающиеся под ветром широкими волнами. Ветер шелестел скрипучим листьями, наполняя ночь сухим непрекращающимся шумом.
Румын лениво крикнул:
— Ступай направо!
Степан и Аржоняну повернули направо. Подойдя к ограде из колючей проволоки, арестованные остановились.
— Ну, быстро, чтобы раз и раз!
Румын зевнул. Степан придвинулся к солдату. Румын вскрикнул, чувствуя что-то неясное, хотел отскочить в сторону.
— Назад!
Но было поздно. Железная рука Степана, словно клещами впилась в горло румына, а тупой удар коленом в живот заставил солдата опуститься на землю.
Аржоняну схватил карабин, выпавший из рук солдата, и взволнованно зашептал:
— Тащи к забору… к забору, Македон… Скорее, друже… Скорее!
Кузнец поднял солдата на руки, придавил горло еще сильнее, после чего под пальцами кузнеца что-то хрястнуло, и побежал со своим грузом к проволоке.
— Сюда!
Маленький Аржоняну бросился к проволоке и, царапая себе руки, начал отгибать проволоку.
— Ну?
— Не получается, друже!
— Сильнее, берись!
—
— Ну?
— Прочно сделано!
— Ломай от столба!
— Вот черт. Придется лезть через забор… Полезай!
Аржоняну подбежал. Степан, подхватив под мышки румына и не дожидаясь, чтобы его позвали во второй раз, бросился к столбу. Глухой шум от падения тела заставил Аржоняну не мешкая последовать примеру Степана. Минута — и оба были уже за проволокой.
Но шум обратил на себя внимание охранников. Оттуда послышался щелчок ружья и тревожный вопрос:
— Эй, кто там?
— Карабин уронил, — спокойно отозвался Аржоняну.
— А кто это?
— Я.
— Фриму?
— Да… Ну, побежали! — зашептал Аржоняну, обращаясь к Степану.
— А солдат?
— Придется с собой взять.
И в кукурузу скользнули две тени.
— Ну, дружище, теперь надежда только на ноги.
Степан ничего не ответил. Наклонив голову и прижав к груди задушенного солдата, кузнец летел сквозь кукурузу быстрой крылатой тенью.
А когда восток запылал золотым пожаром, беглецы увидели в туманных утренних далях белый Кишинев, спящий в сырой зелени густых садов.
Аржоняну тяжело прохрипел, садясь на землю.
— Отдохнем.
Степан сбросил солдата и часто задышал, как загнанный конь.
— Где это мы?
— В паре километров от наших друзей.
— А этот город?
— Кишинев.
Степан лег на мокрое от росы поле и прижал горячее лицо к влажной земле.
Так лежали они, мокрые, потные, на лбу обозначились синие жилы, а губы ловили утреннюю свежесть. Их лица и потные руки были изорваны колючей проволокой, и кровь застыла на них мертвыми пятнами. Аржоняну протянул вперед свои руки, покрытые синяками и кровью, потом посмотрел на рубашку, перепачканную кровью, и быстро встал.
— Ну, теперь будем приводить себя в порядок, надо кровь смыть.
Степан спросил:
— А здесь есть поблизости река?
— Вряд ли. Придется росой умываться.
И Аржоняну, наклонившись к земле, начал вытирать руки о мокрую траву.
— А что с солдатом делать? — спросил Степан, вытирая лицо подолом рубашки.
— Надо затащить подальше в кукурузу… А его одежда нам еще пригодится… Легче будет идти в Кишинев. А ну, посмотрим, на кого налезет.
— Пожалуй, что на тебя. Солдат, похоже, одного с тобой роста.
Аржоняну подошел к солдату, равнодушно смотревшему в небо выпученными глазами.
Утром шедшие в Кишинев плугурулы видели, как по дороге в город веселый румын вел бедного плугурула, и удивлялись доброте солдата. Есть мол, хорошие люди и среди румын. Ведет бедняка и сигаретами угощает. Видимо везде есть хорошие люди, даже и среди румын.
Аржоняну действительно угощал Степана сигаретами, которые он нашел в кармане румына.
— Кури, друг, вот сдам в тюрьму, тогда не очень покуришь… Не покуришь! — говорил веселый стражник.