Собрание стихотворений и поэм
Шрифт:
О том не забуду, как вера мосты Над пропастями возводила. Как малая капля людской доброты Обиду на сердце гасила.
О том не забуду, как верный кунак Являлся порой роковою И вмиг разжимался тяжелый кулак Над грешной моей головою.
Забуду, где в тучах гнездится плато, Повитое клекотом диким, Того, кто душою – неведомо кто И кажется лик чей – безликим.
Забуду того, кто в положенный срок Не смог уподобиться чуду, Того, кто прослыть человеком не смог, А всех остальных не забуду.
О
Вблизи горы, лежащей как коврига, Остался с книгой я наедине, Но о тебе она и обо мне Не ведала – пустая эта книга.
А мы с тобой похожи на других, Нас в облаках одна несет квадрига. И получалось так, что и о них Не ведала пустая эта книга.
Остался с сердцем я наедине, И рассказало с грустью и любовью Оно и о тебе, и обо мне Земную быль, написанную кровью.
Сочли б, услышав, тысячи других Рассказ о нас, изложенный подробно, Что сердце честно речь вело о них, Нерукотворной повести подобно.
СТИХИ О БУМАГЕ
На фабрике бумажной, где искусны Машины, где огромные котлы, Мне вспоминались строки писем грустных, Как сводят лес, как падают стволы.
Я омраченный взгляд бросал украдкой, Вопросы задавая невпопад, На сохранивший запах хвои сладкой Уже не лес, а полуфабрикат.
Готовые к жестоким превращеньям, Лежали бревна – бывшие леса, Где обитали белки и олени И ветви упирались в небеса.
И вот листы бумажные белы, А я гляжу и думаю с тоскою: Чтоб им родиться, ветви и стволы Сошли на нет, пожертвовав собою.
Ужель на месте леса пни торчат Лишь для того, чтобы бумагу черство Извел в тупом усердье бюрократ И графоман в потугах стихотворства?
Ужель сведенный лес столетья рос И пал на землю, топору послушный, Чтоб злопыхатель написал донос, Дурак придумал циркуляр ненужный?
И все ж не зря погибли дерева. В тетрадях, не исписанных впустую, Малыш начертит первые слова, Мудрец закон великий обоснует.
Поэт любимый ночи напролет Глаз не сомкнет и озарит страницы, И лес столетний в слове оживет, Запахнет хвоя, защебечут птицы.
И будет этот лес из века в век Шуметь ветвями, кровь тревожить в жилах, И ни один на свете дровосек Свалить его стволы не будет в силах.
СТИХИ О БОЛЕЗНЯХ
Те, кто здоров, те, кто во цвете лет, По простоте своей считать готовы, Что в этом мире смерти вовсе нет, Что все сильны на свете и здоровы.
А мне с вершины зрелости своей, Достаточно лежавшему в больницах, Порою кажется, что нет людей, Внутри которых хвори не таится.
Я вижу многих страждущих вокруг, Но я не врач, чтоб излечить кого-то, И чей-то злой или не злой недуг – Моя печаль, но не моя забота.
Другое омрачает мой покой, Покуда жив, я буду опасаться Того, что клетки совести людской Вдруг в раковую ткань переродятся,
Что человека затрясет
Боюсь, что тем, кто был недавно смел, Вдруг овладеет робость, как икота, Боюсь я, как бы друг не заболел Опасной страстью обижать кого-то.
Боюсь, что кто-то в мире станет злей Или подвергнется иной напасти. Что овладеет кем-то из людей Неизлечимое стремленье к власти.
Что засвербят рубцы былых обид, Зараза рабства в душах затаится… Наш мир болезни тела победит, Коль от болезней духа исцелится!
РОЯЛЬ В ХИРОСИМЕ
Мне помогала музыка забыть То, что не мог я позабыть, бывало. И то случилось музыке будить, Что было на веку, да миновало.
Бывало, замирал притихший зал, И предо мною раздвигались дали. Я был уверен, что игравший знал О радости моей и о печали.
Но позабыть мне было суждено Все звуки в этом крае незнакомом, Иль звуки те, что я забыл давно, Нахлынули и встали в горле комом.
Рояль, поставленный на постамент, Звучал в тиши музея, негодуя. Не знал я, что безмолвный инструмент Рождать способен музыку такую!
Я, вымолвить не в силах ничего, Стоял ошеломленный; мне казались Расшатанные клавиши его Зубами, что во рту едва держались.
Я думал о событье давних дней, Что не вернешь ничто и не поправишь, Что нету даже праха тех людей, Чьи пальцы знали холод этих клавиш.
И молчаливый траурный мотив Плыл над землей, где столько льется крови, И, потрясенно голову склонив, Ему внимали Моцарт и Бетховен.
КОГДА Я ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ
Издалека вернулся я опять, Мой дом, моя семья – моя отрада. Ужель, чтоб это в сотый раз понять, Сто всяческих земель объездить надо?
Зачем я лгу, себя надеждой льщу: Жизнь удивительна не здесь, а где-то! Какой еще я радости ищу, В который раз исколесив полсвета?
Иль удивительней, чем отчий кров, Чем те, кто по моим живет законам, Гостиницы далеких городов, И шум чужой, и скрип чужих вагонов?
Я снова дома и к груди своей, Как будто опустевшей от разлуки, Любимых прижимаю дочерей, Бегу, жене протягиваю руки.
Как удивителен родимый кров, Мой дом, где «папа!» говорят мне дети. Нигде и никогда никто на свете Не сможет мне сказать подобных слов.
Как мог подумать я, что здесь мне хуже, Чем где-то в чужедальней стороне? Лишь здесь Париж, которому я нужен, Здесь Истанбул, который нужен мне.
Здесь даже тихо сказанное слово Слышнее слов, что я с трибун кричал, Там, где наречья моего родного Из слышавших никто не понимал.
Прекрасен дом, куда я возвратился, Изъездив сто земель и сто дорог. Прекрасен край, где я в свой час родился, Где дай мне бог и умереть в свой срок.