Собрание стихотворений

Пяст Владимир

РАСПУТЬЕ

Мы – окрай неизвестных дорог. А. Блок.

«Загадка стоит, неотступно маня…»

Загадка стоит, неотступно маня, Глубиной недоступной чаруя; Увлечет ли к себе Мировое меня, Или пропасть мою изберу я? Покажу ли я людям свой собственный шаг, Перейму ли чужую походку. Иль — без области царь и без магии маг — Я пройду одиноко и кротко? Но в молитве одной я, мне кажется,— весь До последнего в темень провала: «Боже, дай, чтобы там, раз мой выход не здесь, «Эта

чаша меня миновала».

«Помню я муку утонченную…»

Помню я муку утонченную. Помню я слезы притворные; Вижу тебя я законченную, Ризы твои вижу черные. Ты поднесла запрокинутая, Блюдо зловеще горящее, Сердце лежало там вынутое, Сердце мое, настоящее. Черная, с грезами сбывшимися С белыми грезами слитая. Хлопьями снега кружившимися В воздухе темном укрытая. Рано, так рано забытая.

«Трех белых ангелов когда-то зрела ты…»

Трех белых ангелов когда-то зрела ты, Они летели в ряд в безмолвии глубоком, Среда бескрасочной, бездонной высоты… Мне было суждено неотвратимым роком С тобою встретиться, когда в краю глухом Я жаждой изнемог, рожденный быть пророком. Под кровлею одной многоэтажный дом Обоих нас сокрыл в одно и то же время, И долго оба мы не ведали о том. Я долго нес свое завещанное бремя, — Подавленный, душой по Вышнему томясь, — И тлело в соках жил Им брошенное семя. Хотя и раньше мне диковинная связь Моей судьбы с мечтой была уже известна: Тогда, когда Она — вся в розовом — зажглась, К обличью близкая Невесты Неневестной; Тогда, когда забил во мне внемирный ключ Открытий радостных струею перекрестной; Когда и мой язык стал необычно жгуч, Искрясь роскошеством, что прежде в недрах прятал.— Но время двигалось, и, капая, сургуч Благоуханные страницы припечатал. Тогда мы встретились и в яви, и в мечте, Которою давно Создавший нас посватал. Ты показала мне в нетленной чистоте, В безмерной высоте святого поднебесья, Те откровения, слова о Тайне те, — Которыми дрожал, дышал, молился весь я.

«Когда твоя,простая как черта…»

Когда твоя, простая как черта, Святая мысль мой разум завоюет, Тогда моя отсветная мечта, Познав себя — белея заликует. Тогда моя ночная пустота Лишится чар и в Свете растворится; Единая познается царица, И будет Ночь, как Первая, свята.

«Тебя пугает мысль, моя брат, что ты один…»

Тебя пугает мысль, моя брат, что ты один, Что красный мак возрос во тьме глухих лощин, И вне тебя одна богиня — Сладострастье. Я веровал как ты. Потом — какое счастье Нашел во мраке я, творец и властелин. Я плавал, как и ты, в бессильное ненастье И к дьяволу взывал из сумрака пучин, Но я околдовал его иною властью. Ты, не найдя в себе истока мощных сил И пронизавши муть усталым, тусклым взором, Себя навек замкнул и холод ощутил. Я отомкнул себя и все обрел в себе. Я взглядом пробежал по выжженным узорам И приложил весь мир молитвенно к губе.

НА МОТИВЫ ИВ. КОНЕВСКОГО

Темной страсти отшедших, отдавшись, Самородной, исконной науке, И за личность свою исстрадавшись, Заломил я в отчаяньи руки. Не хочу я глубин своеволья,— Мне лишь Воли мила безграничность; Пусть глубинно, — но смрадно подполье: В нем задохнется сильная личность. Расточая несметные силы На боренье праотчего зуда, Обретешь ты их вновь у могилы, Там где

узришь воочию чудо. Собери ж своей Воли зачатки Для достойного плоти боренья, — Будут вновь непорочны, и сладки, И безмерны тебе откровенья.

ТРИЖДЫ-ЕДИНОЕ

Робкое, нежное, светлое, смотрит раскрытыми глазками, Новью рожденное, тайной спаленное, женское. В нем отражается, в нем зарождается, с песнями, с ласками Все необычное, все гармоничное, все безгранично вселенское. Ропотно-дерзкое, властное, сдвинуло брови сурово, Давностью взрощено, былью упрощено, в гнете покоя Тягостно спящее, злобно шипящее: «Рвутся покровы, — «Я — неизменное, старше вселенной я», — это — надменно мужское. Здесь, на прямом и едином пути, В вечность вонзившем свои острия, Верим: дано, суждено нам найти Цельное, личное, трижды-единое «я».

ОН

Предназначенного людям Он ни чем не изменил; То чем были, то чем будем, Он собой объединил. И пока все гуще, гуще Зарастал бестропный лес, – Он, единый, присносущий, Меж сплетенья не исчез. К трепетанью на болоте Вызвал жуткие огни, И в закатной позолоте Лег на сумрачные пни. Меж побегов и наростов Жизни тучной, молодой Он казал огромный остов, Ветхий, страшный и худой. В час, когда вонзали совы В гулкий воздух зычный крик, – Кутал в плотные покровы Заповеданный свой лик. И когда к глухой опушке Смертный путь привел косца, — Подал окликом кукушки Весть о близости конца. Пир торжественный он справил В треске лопнувших суков, В день, как небо окровавил Бой огнистых языков. И расплавившись шипела Дымножелтая смола, И от пламенного теле Тень безмерная легла. А когда земля окрепла, Знойный выдержав пожар,— Он остался в слое пепла, Неизбежный перегар.

ДОМА

Домов обтесанный гранит Людских преданий не хранит. На нем иные существа Свои оставили слова. В часы, когда снует толпа, Их речь невнятная слепа, И в повесть ветхих кирпичей Не проникает взор ничей. Но в сутках есть ужасный час, Когда иное видит глаз. Тогда на улице мертво. Вот дом. Ты смотришь на него – И вдруг он вспыхнет, озарен, И ты проникнешь: это — он! Застынет шаг, займется дух. Но миг еще — и он потух. Перед тобою прежний дом, И было ль — верится с трудом. Но если там же, в тот же час, Твой ляжет путь еще хоть раз, — Ты в лихорадке. Снова ждешь Тобой испытанную дрожь.

ДВОЙНИК

Опять на улице на миг Я этим был охвачен; Я к тайне вновь душой приник, Я в тайну вновь душой проник, — И вновь был озадачен… Что совершает мой двойник Тот путь, что мне назначен. Вначале я оцепенел, В безумие повержен; И я вневременным пьянел, Далеко выйдя за предел, Ничем земным не сдержан, — Но тупо мой двойник глядел И даже был рассержен. Он продолжал идти и петь, Размахивая тростью; И он готовил злую плеть, Чтоб с нею легче одолеть Непрошенную гостью; – И я, войдя в земную клеть, Стал плотью, кровью, костью.