Собрание

Шварц Елена Андреевна

В СКОБЯНОЙ ПРОВИНЦИИ

Сколько в небо взоров возносилось. Сколькие с Луной слипались лица. Звезды, звезды — это только гвозди, Вбитые из вечности в глазницы, Четырехугольные тупые, Купленные в скобяной столице. Сколько в мире мастерства железа! Всё в нем звякает, скрипит, скрежещет. Вот и сердце в кузнецы подалось, А едва умолкнет — затрепещет. Это ли оковы, звенья, цепи? Посинело или снова ало? Ничего нет мягкого на свете, Кроме раскаленного металла.

ДИТЯ В ГЕТТО В ОКРУЖЕНИИ БУКВ

Сегодня не вернулся "алеф", Вчера все прыгал надо мной И звал играть на дубе старом, На нежно-грубо-золотом. Моя рука его носила, Накренясь и отделясь. Алеф, ты меня умнее, А я глупой родилась. "Что, Басенька, ты вся трепещешь? Открой глаза, умой лицо!" Со стоном

буквочка "омега" На палец пала, как кольцо. В окне качалась низко ива, За стенкой взвыл вдруг женский бас В холодном ужасе: "Скорее Ребенка прячьте под матрас". Все скрежетало, грохотало, Храпел безмозглый грузовик. И буква "шин" тремя свечами Сгорела в сердце в один миг.

ЗАЖИГАЯ СВЕЧУ

Свечи трепещут, свечи горят, Сами молитву мою говорят. То, что не вымолвит в сумерках мозг, Выплачет тусклый тающий воск. Зря ль фитилек кажет черный язык, Он переводит на ангел-язык. Что человек говорить не привык — Скажет он лучше, вышепчет сам, В луковке света мечась к небесам.

ЗЕМЛЯ ТОВАРНАЯ

Луна висела, как столпотворенье, Как вихревой комок, Сплелись в ней лица, хищные растенья, Псалмы, визг скрипок и стихотворенья, Водоворот камней и волосок. Я просыпалась, плавно прозревая… Луна плыла в задымленном окне. "Земля товарная" и "далеко до рая" Шептал в висок мне кто-то, напевая: "И больше нам не стыть в ее огне".

ЗАПАДНО-ВОСТОЧНЫЙ ВЕТЕР [13]

АРБОРЕЙСКИЙ СОБОР

УКРАИНСКАЯ ФЛОРА

1) маки и мальвы в июне 2) подсолнечник в июле 3) конец лета Маки украинской ночи За селом залегли, Как гайдамаки хохочут, Черное сердце в сладимой пыли. Черная бахрома, Мрака темней, дрожит, Сводит корни с ума, Белый надрез их пьянит. Мальва — она пресней — Малороссийский просвирник, Как украинская мова Русской грубей и тесней. Но она хлебцем пахнет. Каждый голодный год Пек ее, замерзая, Со снытью мешая, народ. Прабабушка младая В венке из васильков В омут глядит — Другая Манит со дна рукой. Врастают волосы в волны, Чмокнет венок венком. Вот под корягой Луною Днепровский давится сом. Ты, Украйна родная, Потерянная страна, Кровью меня согревая, Манишь с речного дна. Выпьет макитру горилки Хитрый казак — а вдруг? Товарищи мечут жребий, Сбившись в круг. И выпадает жребий, И усмехнулся казак. В глиняной люльке зарделся Шелково-тленный мак. Вот казак, накреняся, Выскочил из шинка, Гаркнул и повалился В дебри подсолнечника. А солнце вырыло ямку (Оно ведь черней крота) И упало в изнанку — Где сумрак и нищета. Подсолнух кротко поводит Телячьей своей головой. Семечек полное око Никнет к полыни седой. — Достань скорее занозы, — Он просит у казака, — Больно! Из налитого Лаковой кровью зрачка. Крот — солнце, Луна — монисто В маки галушки макают. Гетман, канувший в Лету, Плывет в свою хату на Канев. Разве пестики-тычинки Не просыпаны под тыном, И сама не отлетела У арбуза пуповина? Ты ли, мати Украина, Плачешь в ивах, длинных, сивых, И не ты ли пробежала Под буреющей крапивой?

13

Новые стихотворения.

СПб.: Пушкинский фонд, 1997.

Серия "Автограф".

ISBN 5-85767-099-3

96 с.

сентябрь, 1996

ЖИВАЯ МОЛНИЯ

Бродила Дева по Заливу И не заметила — как вмиг Лицо пространства исказило И начался небесный тик. Молния в нее вонзила Взгляд, малиновым пером Чиркнула, заскользила Спинным хребтом. Но не сожгла, а оживила, И в муках молния сама Живою стала и светила, Переливалась, воздух жгла. Она лишь к древу прислонилась — И целый лес гудит огнем, Дитя погладила (забылась) — Младенец рухнул головней. Золотая! Погибельная! Тьмы дочь, И душа ее, и в нее скользнешь. После тебя темнее ночь. В золе ты душу свою найдешь?

1982

ПЕРЕЕЗД ЧЕРЕЗ ПРОКЛЯТЫЕ ГОРЫ,

или

СЕРБЫ,

УНОСЯЩИЕ НА СЕБЕ ГРОБЫ ПРЕДКОВ

Балканская баллада

Мчит автобус через горы, и — Прокленти имя им. Вот каньон, заросший мелким красным слабым листьецом. А со дна струится верткий Тонкошеий белый дым. Он со дна ведет проклятье Вверх — к вершинам — поводырь. Черный глухо-мертвый ослик На обочине распух, Мимо вдаль трусит, задумчив, В грубых шорах И в расшитой в кровь попоне Старый серенький лошак, Бубенцами: дринь дак-дак. Задыхаюсь я под неба Ярко-синей простыней, И душа уже не дышит — Будто я в избе курной. Перец едкий сыплет с неба. Что же остается, серб? Взять ли домовину деда И бежать вглубь дальних неб. Что ж? Отныне — это стол твой, Это — жесткая постель, Ты сметаешь крошки хлеба, Над сосновым твердым ложем Закачает веткой ель. Разве можно, разве право Мертвых с жизнью разлучать? Или призрак от живого Льзя ли грубо различать? Спи же в домовине деда, Мы схороним в облаках, Запустив ее на небо Длинной песней в завитках. Мой же путь лежит нелепый В монастырчик под горой, Пахнет кофе, тайной склепа, Где молитвы подогреты Сливовицей молодой. Ледяную брагу в кровь пущу, Лепестком замерзшим заев, И за пазухой словесную пращу Шевельну, и ременный напев.

1996

НА ПРОГУЛКЕ

Меж кладбищем мальтийских рыцарей И ламаистским темным храмом — Сперва черту проведши прямо, Посередине точку выцарапай. И в этой точке, строго смеренной, Меж этих двух полей заряженных Всегда сидит большая чайка И кланяется в обе стороны. Как будто вер двух провода Она, подъяв, соединила И через тело пропустила И взорвалась здесь навсегда. О если б как она — все веры Соединить в одной, одной И, ощетинясь будто солнце, Большой взметнуться булавой.

1981

ПРИБЛИЖЕНИЕ КАВКАЗА

(Поезд)

Как пчеловод, мед соскоблив, Вдвигает раму в улей снова — Похмельный Краматорска вид Сменила тишина Азова. С холма куда-то вниз и вдаль, Надувши паруса косые, Могилок горсть, как стайку яхт, Горячим ветром относило. Где только что была видна Луна как розовый потек — Я орлей лапы вижу след, Ей облак разрывает бок. И расплылась и потекла По небу черная печать, Ее значение темно, Я не умею различать. Но принялась она мотать Клубок — что грязен и ал, И вдвинулись первые горы, Толкнули Московский вокзал. Раздавили, как не бывало, Будто где дом — там дым. В грубошерстной зеленой милоти, Вроде ребра в толще плоти, Гора под ветром ночным. А флейтисты поднесли к губам Тусклые початки кукурузы И высвистали из-под теплой мглы Змею Кавказа или Музы.

1988

АРБОРЕЙСКИЙ [14] СОБОР

Душа моя вошла во храм Ночной, презрев засов, Она прошла через толпу Рябин, берез, дубов. Они стояли без корней И трепетали в дрожь И наклонялись вместе враз, Как в непогоду рожь. Как будто ветер в них шумел, Как будто говорил, То листья сыпались с ветвей — Не дождь с шуршаньем лил. И пред какою бы иконой Душа не пала на колени — Оттуда ветер ледяной Провеял об пол чьи-то тени. А на амвоне дуб стоял, Кривыми крепкими руками Он душу леса поднимал, Как бы в лазурной чаше пламя. В такт шепоту его и треску Деревья никли головой. И пахло лопнувшей корой, Хвоею, желудем, смолой. Душа моя тогда спросила У деревца, что меньше всех: Что привело вас, что свалило, Что вы набились, как в ковчег? — Конец Закону, все возможно: Мы ходим, рыбы говорят, И небо уж свернулось в свиток, — Слетая, ахнул листопад.

14

От arbor — дерево (лат.).

1996

" Не переставай меня творить, "

Не переставай меня творить, На гончарном круге закружи, Я цветней и юрче становлюсь, Чем сильней сжимает горло Жизнь. Меня не уставай менять, Не то сомнусь я смертью в ком, А если дунешь в сердце мне — Я радужным взойду стеклом И в сени вышние Твои Ворвусь кружащимся волчком. Пускай творится этот мир, Хоть и в субботу, на прощанье, Встречь вдохновенью Твоему — Опять в деревьях клокотанье.