Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Гомолицкий Лев Николаевич

Примите уверения и пр.

Л.Н.Гомолицкий

Судьба Гальшки и Дмитрия Сангушки продолжала волновать Гомолицкого до глубокой старости. Он обращался к ней и после войны в книгах Czasobranie (1963) (Leon Gomolicki, Proza. T. 1. Wstep i opracowanie Jerzy Rzymowski, L'od'z: Wydawnictwo L'odzkie, 1976, str. 193-195 и 244-252), «Dzikie muzy», в кн.: Leon Gomolicki, Proza. T. 1. Wstep i opracowanie Jerzy Rzymowski (<L'od'z:> Wydawnictwo L'odzkie, <1976>), str. 343-356) и с добавлением очерка «Gr'ob w Jaromerzu» о посещении могилы Димитрия в костеле св. Микулаша в Яромерже во время поездки в Чехословакию - в кн.: Leon Gomolicki. Przygoda archiwalna (Wroclaw et al: Zaklad narodowy im. Ossoli'nskich, 1976), str. 129-168. См. также упоминания в его кн.: Leon Gomolicki.Horoskop (Warszawa: Pa'nstwowy Instytut Wydawniczy, 1981), str. 6, 51.

Концерт Игоря Северянина

3 ноября в помещении Союза

Еврейских Писателей и Журналистов состоялся концерт И.В. Северянина. Поэт познакомил с новым периодом своего творчества (1922-1931гг.), прочитав стихотворения, вошедшие в сборники: «Классические Розы», изданные в Белграде в 1931г., и «Литавры Солнца», который пока находится в рукописи, но готов к печати.

Перед нами новый Игорь Северянин: его своеобразная знакомая легкость и свежесть поэтического языка перенесена на строгую классическую почву. В темах: природа, семья; созерцательное умиротворение; мудрое презрение к людям, которое исходит из живой требовательности к их человеческому достоинству. Все разбросанные по прежним сборникам блестки смиренного лирического покоя и одинокого ума здесь сливаются в одну напряженную ноту.

На Голубой цветок обрек Новалис, – Ну что ж: и незабудка голуба [119] .

Вернувшись из шумной культурной жизни к природе, Северянин понял,

Что мне не по пути с культурой, утонченному дикарю. Что там всегда я буду хмурый меж тем, как здесь всегда горю... [120]

И вот здесь, у моря, среди лесов, поэт вновь находит себя.

119

«Голубой цветок» (1931). Ссылка (как и следующие) приводится по изданию: Игорь Северянин. Сочинения в пяти томах. Том 4 (С.-Петербург: Logos, 1996), стр.432

120

«Не по пути» (1923), 220.

Идти лесными тропками легко, Бесчисленные обходить озера, Идти не очень тихо и не скоро, Дышать сосной и влагой глубоко. Со мною только удочка моя – Дороже всех услад земных тростинка... [121]

Созерцательность дает поэту новые силы к творчеству, и язык его прибретает живую описательную силу. Как сам говорит он:

облагораживает мне уста непререкаемая красота [122] .

121

«В пустые дни» (1928), 74.

122

«Адриатическая бирюза» (1931), 413.

Вот несколько отрывков, дающих понятие о современной манере Северянина изображать:

И с каждым километром тьма Теплела, точно тон письма Теплеет с каждою строкой, Письма к тому, кто будет твой [123] . .......................... Отдыхали на камне горячем и мокром. Под водою прозрачное видели дно... [124] .......................... Когда же легли все спать, Вышел я на крыльцо: Хотелось еще, опять Продумать ее лицо... На часах фосфорился час. Туман возникал с озер [125] .

123

«Горный салют» (1931), 415.

124

«Прогулка по Дубровнику» (1931), 420.

125

«Когда озеро спать легло...» (1930), 438.

И душу поэта посещает мир, новое смиренномудрое спокойствие:

Всех женщин всё равно не перелюбишь, Всего вина не выпьешь всё равно... Неосторожностью любовь погубишь: Раз жизнь одна и счастье лишь одно [126] .

Северянин

говорит: «Людское свойство таково, что не людей оно пугает» [127] . Посреди дикого мира моря, лесов и озер, бродя со своей удочкой-«тростинкой» и стихами, поэт чувствует себя Паном, задумавшимся вдалеке от суеты, катастроф и борьбы «так называемых людей», двуногих «сверхзверей». Возвращаясь же к ним, он теперь чувствует много горечи и находит бичующие и призывающие к «Человеку» слова:

126

«Голубой цветок».

127

«Девушка безымянная» (1923), 108.

Чем эти самые живут, Что вот на паре ног проходят? Пьют и едят, едят и пьют – И в этой жизни смысл находят... Надуть, нажиться, обокрасть, Растлить, унизить, сделать больно... Какая им иная страсть? Ведь с них и этого довольно... [128]

Новая строгая манера чтения пришла со строгостью нового содержания стихов. За сдержанными размеренными словами чувствуется скрытая волнующая сила.

128

«Их образ жизни» (1923), 204.

За Свободу!, 1931, №294, 5 ноября, стр.6. Подп.: Л.Г.

Довид Кнут

1

Я, Довид-Ари бен Меир, Сын Меира - Кто - Просвещает тьмы, Рожденный у подножья Иваноса, В краю обильном скудной мамалыги... Я помню всё: Пустыни Ханаана, Пески и финики горячей Палестины, Гортанный стон арабских караванов, Ливанский кедр и скуку древних стен Святого Ерушалайми. И страшный час: Обвал и треск, и грохоты Синая, Когда в огне разверзлось с громом небо... Я помню всё: скорбь вавилонских рек, И скрип телег, и дребезги кинор, И дым, и вонь отцовской бакалейки – Айва, халва, чеснок и папушой, – Где я стерег от пальцев молдаван Заплесневелые рогали и тарань. Я, Довид-Ари бен Меир, Тысячелетия бродившее вино, Остановился на песке путей, Чтобы сказать вам, братья, слово Про тяжкий груз любови и тоски – Блаженный груз моих тысячелетий [129] .

129

Цитаты сверены по изданию: Довид Кнут. Собрание сочинений. В двух томах. Том 1. Составление и комментарии В. Хазана (Иерусалим, 1997), стр.97-98. Далее ссылки даются в сокращении.

.......................

Так Кнут начинает первую книгу своих стихов.

Он пришел к нам из своих тысячелетий и предъявляет свое метрическое свидетельство, в котором написана вся величественная история его народа.

Кнут прав в своей строгой торжественности, с которой он представляется нам, - судьба предъявила к нему строгие требования, наполнив его древнею кровью - вином, бродившим тысячелетия, и дав ему мудрое имя - отзвук святых имен.

Довид - псалмопевец, царь и мудрец, усмиривший своим пением Саула, победивший пращою великана Голиафа.

Ари - значит Лев; это символ духовной силы, благородной воли.

Бен-Меир - т.е. сын Меира, т.е. сын света. Как толкует сам Кнут - того, «Кто - просвещает - тьмы».

Бог положил на душу поэта свою неистребимую печать: «Довид-Ари бен Меир», и, раз приняв на себя знаки Господней печати, душа уже никогда не освободится от сознания над собою высшей ветхозаветной Воли.

Испытанная веками покорность дышит в словах Кнута:

Лежу под тобою, Господи, И так мне отраден груз. Смотри: неустанно покорствую – Тружусь, молюсь, боюсь. Никакими пудами земными, Превосходный Отец мой, не взвесить Одно Твое имя, А Ты на мне весь [130] .

130

«Покорность», 1, 91.