Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2

Гомолицкий Лев Николаевич

416 [20]

Солнце

1 В мире – о ночи и дни, прах, возмущенный грозой!– часто с безумной земли видел я лик огневой. Дымный Невидимый Зной шел золотою стопой, шел над землею в огне, шел, обжигая по мне. Видел его, как слепой, веки закрыв, только дым видя его золотой. Все мы слепые твои, Всеослепляющий Дым. Молча на камнях сидим, камнях, согретых тобой, лица подставив свои правде твоей огневой.

20

Напечатано в качестве первой части диптиха вместе со стихотворением «О, камни, солнцем раскаленные, в вас много...» (№ 166) в Журнале Содружества, 1935, № 9 (33), сентябрь, стр. 14. Ср. другой диптих под таким же название «Солнце» в газ. Меч (см. далее № 417, 418).

417 [21]

Солнце

1 Благодатной тревогой колеблемый мир обольщал мою душу. Скрежет и вой с хаосом смешанных дней воздали ей громкую песнь, облистали безумным огнем. Но

мечик июньского солнца просек золотые пылинки, отсек прядь волос у виска, и я, вздрогнув, проснулся: в детской над книгой, где я уснул в солнечном детстве моем.

21

Меч, 1935, № 50 (83), 25 декабря, стр. 6. 

418 [22]

2 В эти опустошенные дни к краю неба все снова и снова под- ходит, смотрит на землю зачать новую жизнь после второ- го потопа, когда не воды стремились на землю, а ничто, пустота. Исполни же миром немеркнущим: новой любви беззаповедной, внегрешной и бездобродетельной также, имя которой просто и только любовь.

22

Ср.: № 378

419 [23]

Дополнение к ОДЕ II

1 И я был, в строках, направлен в ту пустынь рифм, и связь существ я зрел, в навершии поставлен одических и диких мест. Добротолюбия законом, российской светлостью стихов, в том облачном – отвечном – оном к богооткрытью стал готов. Врастающий в небооснову там корень жизни зреть дано, – исток невысловимый слова, – его гномическое дно. 2 Совидцев бледных поколенья богаты бедностью своей. Был вихрь российский, средостенье веков – умов – сердец – страстей. Из апокалипсиса в долы по черепам и черепкам трех всадников вели глаголы, немым неведомые нам. Я зрел: передний – бледный всадник скакал через цветущий сад, и белый прах цветов и сад сник в огнь, в дым, в сияние – в закат... Но поутру вновь пели пчелы, был страсти жалящий язык: следами Данта в гром веселый, в огнь вещный – вещий проводник. Лишь отвлекали кровь касанья стволистых девственниц – припасть, березе поверяя знанье: все – Бог, Бог – страсть. 3 Дано отмеченным бывает сойти в себя, в сей умный круг, – в такое в, где обитает тысяче–лик, –крыл, –серд и–рук царь нижнего коловращенья из узкого в безмерность вне путь указующий из тленья, в виденьи, вденьи и сне. Не праотец ли, множа перстность, путь смерти пожелал открыть (чтоб показать его бессмертность и в светлость перстность обратить), – на брег опустошенной суши, в плеск герметической реки, где в отонченном виде души, неточной персти двойники... 4 Бессмертные все эти слоги: – Бог – страсть – смерть – я слагали тайнописью строгий начальный искус бытия. Но и в конце его – Пленира, дом, мед – я знал, как в годы те, пристрастия иного мира и милость к этой нищете. Когда любовь меня питает, по разумению хранит, когда она меня пытает, зачем душа моя парит, зачем речения иные предпочитает мой язык, ей непонятные, чужие (косноязычие и зык), – одической строкой приятно мне в оправданье отвечать, а если это непонятно, – безмолвно, гладя, целовать и думать: 5  сникли леты, боги, жизнь нудит, должно быть и я длю сквозь тяготы и тревоги пустынножитье бытия. Взгляну назад – зияет бездна до стиксовых немых полей, вперед взгляну, там тот же без дна провал, зодиакальный вей. Средь вещного опоры ищет здесь, в светлой темности твой зрак, и призраком сквозится пища, и плотностью страшит призрак. Чуть длится свет скудельной жизни: дохнуть – и залетейский сон, приускорен, из ночи брызнет: лёт света летой окружен. Но и в сей час, в вей внешний взмаха последний опуская вздох, просить я буду: в персты праха подай мне, ближний, Оду Бог.

23

Журнал Содружества, 1938, № 5 (65), май, стр. 3 – 5. Эта публикация была непосредственно связана с «Одой II», напечатанной здесь же, стр. 2. См.: № 248. 

Рукописные тексты

420 [24]

1  В дни, когда обессилел от оргии духа, слепой от сверкавшего света, глухой от ревевшего грома – пустой, как сухая личинка, ночной тиши- ной, я лежал, протянувши вдоль тела бессильные руки.  И смутные гр"eзы касалися века, глядели сквозь веко в зрачки. Голос их бесконечно спокой- ный, глаза – отблиставшие, руки – упавшие, точно косматые ветви березы.  Я думал: не нужно запутанных символов – «умного» света нельзя называть человеческим име- нем, пусть даже будет оно – «Беатриче».  Не гром, не поэзия в свете, меня облиставшем, явились: сверкало и пело, пока нужно было завлечь меня, темного – наполовину глухого, отвлечь от святой мишуры... Не стремление, не «сладострастие духа», не оргия, даже не месяц медовый, но дни утомительной службы, но долг. И умолк мой язык, как старик, бывший... юношей.

24

420. Liter'arn'i archiv Pam'atn'iku N'arodn'iho p'isemnictv'i (Прага). Архив А.Л. Бема, стихотворения Гомолицкого. № 1. Автограф. По старой орфографии. 

421 [25]

1  ... написана там от руки чорной тушью, знач- ками условными повесть. Прочтем.  Дом просторный и светлый. Семья. Две сестры. Смех и песни от ранней зари до зари. Ночью – тайна в луне углубл"eнного сада. В луне... Верить надо надеждам и стуку сердец.  Умирает внезапно отец. Распадаются чор- ные громы и катятся с туч на долину... Пахнет кровью. Колючий забор оплетает окопы. Слышен грозный глухой разговор отдаленных орудий... Вот рой пролетающий пуль. И все ближе, все ближе людей озверевшие лики и клики смущенной толпы...  Не сдаются улыбки и смехи, а сны вс"e уносят – порою – в мир прежний, в мир тихий и светлый... Случайной игрою –: звон шпор... блеск очей и речей... и таинственный шопот... и звук упо"eнного серца: оно не желает

поверить, что нет ему воздуха, света и счастья... оно ослепляет неверной, нежной надеждой... Венечной одеж- дой... ночами душистыми темными шаг его громче звучит. Рот не сыт поцелуями дня.  От несытого рта отнимаются губы, чтоб ропот любовный сменить на глухую команду: «по роте...!» И где-то, в охоте (напрасной!?) людей за людями, ей-ей! – неизвестными днями – часами – – убит... И лежит на траве придорожной... и обнять его труп невозможно, поглядеть на за- стывшие взоры... штыки и запоры... заборы...  Меж тем, первым днем мутно-жолтым осенним реб"eночек слабенькой грудкой кричит... ... Ночь молчит; за окном не глаза ли Земли?..  Дни бесцветные, страшные дни. Нету слез, глох- нут звуки. И руки Работы давно загрубелые грубо ласкают привыкшее к ласкам иным ее нежное тело. В глазах опустевших Рабoты – дневные заботы бегут беспокойно; спокойно и ровно над ней она дышит. И видит она испещренное сетью морщин, осветл"eнное внутренней верой обличье, сулящее ей безразличие к жизни. И вот, припадает к бесплодной груди головой, прорывается скры- той волною рыданье с прерывистым хохотом, – с губ припухших, несущих ещо поце- луи давнишние жизни...

25

421. Liter'arn'i archiv Pam'atn'iku N'arodn'iho p'isemnictv'i (Прага). Архив А.Л. Бема, стихотворения Гомолицкого. № 1. Автограф. По старой орфографии. 

422 [26]

 Я вс"e возвращаюсь в аркады замолкшие храма.  Звучит, пробуждаясь, забытое старое эхо по сводам.  И плачет мучительно серце и шепчет: не надо свободы – пусть годы проходят отныне в раскаяньях памяти.  Только луна разрезает узоры резных орнамен- тов и лента лучей опускается в серые окна,  мне кажется, где-то рождаются звуки шагов...  С трепетом я ожидаю – безумие! – невероятной сжи- гающей встречи...  Мечта?!. В переходах мелькнул бледнотающий облик. – Сквозь блики луны слишком ясно сквозило смертельною бледностью тело.  Я бросился следом, хватая руками одежды, касаясь губами следов, покрывая слезами колени...  Где встали ступени в святая святых, где скре- стилися тени святилища с тенями храма, – как рама, узорная дверь приняла его образ с сомкнутыми веками, поднятым скорбно лицом.  Отдавая колени и руки моим поцелуям, он слушал прилив моих воплей о милости и о прощеньи.  И губы его разорвались –: к чему сожаленья – ты видишь – я жив.  Это звуки гортани его!.. Тепло его тела святое! И я могу пить пересохшим растреснутым ртом этот ветер зиждительный, ветер святого тепла... Мне дана невоз- можная радость!.. и это не сон? не виденье? не миги последние жизни?..

26

422. Liter'arn'i archiv Pam'atn'iku N'arodn'iho p'isemnictv'i (Прага). Архив А.Л. Бема, стихотворения Гомолицкого. № 1. Автограф. По старой орфографии. 

423 [27]

–––  Мир это – дом, весь сложенный непрочно из кирпичей полупрозрачных дней. Все приз- рачно, все непонятно, точно идешь по жа- лам тухнущих лучей.  Зажав ладонью пламя робкой свечки, я подымаюсь в мир родного сна, где ждет меня с войны у жаркой печки, задумавшись над жизнью, Тишина.  Мне хочется в припадке нежной лени, целуя руки тихие, уснуть.  Но все рябят прогнившие ступени и тьма толкает в бездну вбок шагнуть.

27

423. Liter'arn'i archiv Pam'atn'iku N'arodn'iho p'isemnictv'i (Прага). Архив А.Л. Бема, стихотворения Гомолицкого. № 1. Автограф. По новой орфографии. Стихотворение представляет из себя «сонет». 

424 [28]

1  Вечно может быть рано и вечно может быть поздно все снова и снова касаться губами поющей тростинки и лить из горящего серд- ца все новые песни.  Но с каждой весною чудесней скопляются тени, загадочней падают звуки на дно по- темневших озер и всплывает узор на поверхности водной, узор отдаленных созвез- дий.  И тише становятся песни, ясней зажигаются взгляды, и рада стоглазая ночь покрывать меня тихим своим покрывалом, шептать, об- давая дыханьем, и меньше все надо проз- рачному теплому телу.

28

424. Liter'arn'i archiv Pam'atn'iku N'arodn'iho p'isemnictv'i (Прага). Архив А.Л. Бема,cтихотворения Л. Гомолицкого, № 10. Автограф. По старой орфографии. Приложение № 2 к письму Гомолицкого от 7 июня 1926 г. 

425 [29]

2  От моих поцелуев трепещут и бьются пугливые руки. И звуки печальные слов я готов уронить – я роняю – в пустые глухие разрывы часов пролетающей ночи.  Я вижу воочию лик непонятно святой, лик сияющий – той, что послушно отд'aла безвольные руки рукам моим... Больно, мне больно от скорби, склоняющей лик побледневший – почти потемневший от тайной тоски.  Что же это такое?!.  Мы рядом, мы близко... тела поднимают цветы, восклицая: эвое! в расцвете зари, разрывая кровавые тучи, срываются ветром веселые звуки тимпанов...  и две устремленых души – точно трели цевницы – в мечте голубиной туманов...  Зачем же бледны наши лица? Какая зловещая птица парит над уснувшею кровлей и бьется в ночные слепые и черные окна? Зачем пробе- гает по сомкнутым скорбным губам вере- ница улыбок – загадочных, странных, больных?  Что скрываешь, о чем ты молчишь, непонятная девушка?  Тело твое вдохновенное, тело твое совершен- ное здесь, рядом с телом моим – вот, я слышу шум крови, дрожание жизни; касаюсь его, изучаю черты, покрываю усталую голову жесткими косами, точно застывшее пламя лучей...  Правда, – миг...  но пусть будет он ночью, пусть тысячью и миллионом ночей, –  разомкнутся ли губы, сойдут ли слова, пробе- гут ли случайные тени? взойдет ли нога на ступени, откроет ли робко рука двери храма, святая святых, полутемного, полупрох- ладного; возле ковчега склоню ли колени, ков- чега твоей плотно замкнутой тайны?  Зачем так случайно, зачем так печаль- но меня повлекло к твоему непонятному телу?  зачем так послушно ты мне протянула пугливые руки,  несмелые звуки признаний прослушала молча?  Вот, нету теперь ожиданий трепещущей радости,  нету желаний влекущего грознокипящего злого предела!  Пропела печальная флейта и нет уже звуков – в ответ – еле слышное эхо в ле- сах – над рекой.  Я почти ощущаю широкие взмахи несущейся ночи.  И точно вздымаются в страхе далекие дни, как кри- кливая стая, взлетая и падая вниз.  Вот спокойно и твердо встаю – так пойду я навстречу опасности, полный сознанья ее.  Голос тверд и отчетливы жутко движенья. Ты чувствуешь это и ты уронила: мне страшно... . . . . . . . . . . . . . . .  Глухо закрылось крыльцо, сквозь стеклянную дверь потемнело склонилось лицо.  Ухожу с каждым шагом все дальше...

29

425. Liter'arn'i archiv Pam'atn'iku N'arodn'iho p'isemnictv'i (Прага). Архив А.Л. Бема,cтихотворения Л. Гомолицкого, № 10. Автограф. По старой орфографии. Приложение № 2 к письму Гомолицкого от 7 июня 1926 г.

Во втором абзаце первая строка – слово «непонятно» вписано вместо вычеркнутого «невероятно».