Сочинения в 2 т. Том 2
Шрифт:
— Гусли-то ведь я дома оставил.
— Это не к часу, — сказал Асмолов, ожидая, пока установится тишина. — Шляпу свою дареную ты ведь тоже не надел?
Андрюша вздохнул.
— Тоже…
— А давно она у тебя? — спросил Крепняк, улыбаясь.
— Неделю уже… Спасибо ему, Степану…
— Не стоит, — откликнулся Петушок с места. — Не об этом речь.
Андрюша взглянул на него и отступил вплотную к столу. Варичев заметил это словно невольное движение. Но вот открылась дверь, и вошел Рудой. Он был без шапки, лохматый,
— Что это?
Андрюша отшатнулся от него.
Рудой швырнул на стол обрывок сети.
— В кузне у него нашел… на верстаке.
Крепняк взял сеть и внимательно осмотрел ее. Руки его задрожали и спутанная борода затряслась, когда он начал ощупывать узелки плетенья.
— Да… Ставной невод… И вот — кусок тесьмы остался на шнуре.
Казалось, он вот-вот зарыдает. Тяжело, и медленно Рудой занес над Андрюшей кулак. Асмолов вскочил и удержал его руку.
— Дайте мне посмотреть, — сказал Илья, подойдя к столу.
Крепняк покачал головой.
— Ошибся ты, Борисыч…
Варичев не ответил. Он взял обрывок невода, придвинул лампу. Рудой с удивлением следил за ним.
— Что тут еще непонятного? — недовольно проворчал он. Но Асмолов указал ему на скамью.
— Сядь… Горячий больно.
Рудой повернулся и покорно отошел к стене.
Молча и пристально Варичев продолжал рассматривать сеть. Он чувствовал: общее удивление все более возрастает. Но, словно наперекор всем, он стал еще медленнее перебирать каждую нить. Кто-то от двери сказал:
— Довольно, Асмолов… Судить эту гадину — и все.
И горница опять наполнилась гулом голосов, нарастающим, переходящим в один грозный крик. Асмолов смотрел на Андрюшу и было видно, что он все еще не может оправиться от изумления; все знали — он любил кузнеца.
— Мы будем судить тебя, Андрей, — сказал он после молчания, и голос его дрогнул, и лохматые брови тяжело опустились над глазами. — Ты срезал невод? — говори.
— Я, — сказал Андрюша печально и опустил голову.
Асмолов поднял руку, сдерживая шум. Варичев посмотрел на Андрюшу, бледного, растерянного, прижавшегося к углу стола. Мельком Илья увидел Серафиму. С ненавистью она смотрела на него, но Илья улыбнулся, снова склонясь над сетью.
— Зачем ты сделал это? — спросил Асмолов в тишине.
Андрюша переступил с ноги на ногу, вытер слезящиеся глаза.
— Один я… А вы в море все время! Скучно мне одному.
Асмолов заметил улыбку Варичева, но не мог понять, почему молчит Илья, почему улыбается, когда должен просить прощенья у Петушка. Он положил руку на сеть.
— Ты ничего не скажешь, Борисыч?
Илья выпрямился и отошел от стола.
— Несколько вопросов, — сказал он мягко, тоном, каким всегда разговаривал с Асмоловым.
Но Асмолов прикусил губу.
— Ты указывал нам на Степана?
— Да, — сказал Илья тихо. —
— Хорошо. Говори.
Илья подошел к Андрюше.
— Где ваш нож, Андрей Кузьмич? Тот, которым вы невод срезали?
Андрюша не поднял головы.
— Нету… В море обронил.
— Вы один выходили в море?
— Один.
Илья обернулся к Асмолову.
— В последний раз, когда ставили невод, — никто не поранился, скажем, никто не порезал руки?
Асмолов глянул на Рудого, но тот покачал головой.
— Нет.
Опустив голову, Илья прошел вдоль стола и, возвратясь, снова остановился перед Андрюшей.
— А у вас руки не порезаны?
— Тоже нет…
— Даже царапины нет нигде? — настойчиво повторил Илья, чувствуя, как общее удивление перерастает в недовольство, заметив, как в нетерпении комкает папиросу Петушок.
Андрюша снова покачал головой и отвернулся, темное морщинистое лицо его стало еще более печальным. Тогда Варичев кивнул Асмолову:
— Дайте ближе лампу…
Он взял руки Андрюши и внимательно осмотрел их при свете.
— Правильно! — воскликнул он торжествующе. — Ни одной царапины нет… — и вернулся к окошку на свою скамью.
— Что же ты хочешь сказать? — холодно спросил Асмолов. Кажется, он тоже видел в поведении Ильи какую-то неуместную шутку. Но Илья ответил мягко, словно продолжая обычный разговор:
— Я хочу сказать, что Андрей Кузьмич невиновен. Посмотрите на обрывок невода. Там на тесьме свежая кровь. А потом еще посмотрите на левую руку Степана.
Асмолов схватил сеть и приблизил ее к свету.
— Правильно… — глухо выдохнул он. — Покажи руки, Степка.
Петушок не двинулся с места.
— Ты слышишь меня? — вскакивая, крикнул Асмолов, и отсветы запрыгали по стенам.
Петушок молчал. Рудой медленно подошел к нему, с силой поднял его руку. Он глянул ему в глаза.
— Ты?
Петушок поднялся со скамьи и так, с протянутой рукой в руке Рудого, подошел к столу.
— Ты говорил мне о подвиге, Илья Борисыч… — почти шепотом произнес он. — Это было только начало, тот шаг, помнишь, — когда себе должен поверить человек… Настоящий человек… для настоящего счастья…
— Я говорил о честности, — отозвался Илья.
Петушок закрыл глаза.
— Я неверно, значит, понял… Я думал, что потом, позже, — сто раз отплачу за эту прошлую ночь. Десять неводов пришлю в Рыбачье!
Он положил руку на стол. Теперь всем был виден свежий кривой порез на ее тыльной стороне.
— Я обрезал невод, — вздохнув, твердо сказал Петушок. — Я это сделал. И Андрюшу я уговорил… пожалел он меня, добрая душа, — за меня он хотел ответить. И никто тут больше не виноват… Я светлую душу твою, Илья Борисыч, не понял. За ошибку эту плачу. И если умру я теперь, — слушайте меня, товарищи, — он посмотрел на Варичева, — верьте этому человеку…