Сочинения в двух томах
Шрифт:
Авось-либо достигнешь в силу совершенного воскресения мертвых в землю обетованную, в лето господне приятное и в 50 лет жития твоего получишь всеобщее от всех твоих души и тела твоего долгов разрешение и полное просвещение тебе и ближнему твоему.
Афанасий. Приказное дело — подлинно трудное. А и сие не без того…
Яков. А я верю, что самый тесный, жесткий и крутой путь бывает легким, если сам бог указывает дорогу к намерению и, конечно, указывает тому, кого родил к сему.
Афанасий. Да где ж оп таков? Покажи хоть одпого.
'Яков. На, вот тебе один: «В труде и подвиге, во бдениях многих, в голоде и жажде, в постах многих, в холоде и наготе…» Пробеги 11–ю
Чего не терпит воин или купец? Не сыщешь дня без тьмы и света, а года без зимы и теплоты. Не найдешь и состояния, чтоб оное пз горести и сладости не было смешанное. Так весь мир стоит. Противное противному способствует. Сладость есть наградою горести, но горесть — мать сладости. Кто хочет пожинать сладость, да любит прежде горесть: п уродится сладость, а любит природный.
Афанасий. Сказывают, в Норвегии день без тьмы и света бывает.
Лонгин. Кто ж был прпроднее, как сей: «Я на спе родился, да свидетельствую истину»? Утружденный от пути сидит при источнике и голоден, и жажден. 12 часов у них в день считалось. Уже велось около полудня. «Был, как час шестой». Не было с кем завести беседу о царствии божием. Пришла жена за водою. Вот и случай! Просит пить не для утоления жажды, но для заведения беседы. Вода стихийная подала повод говорить с несмыслен- ною женою о воде живой, о воде божпей, утоляющей жажду несчастных несытостей, день п ночь душу нашу беспокоящих, о которой Исайя: «Умойтесь, и чпсты будете». Не устыдился, не поопасался муж божий со слабым полом богословствовать: авось–лпбо прпведет ее в истинное из суеверия богочтенпе, ни к полу, нп к статям, ни к сторопам, ни к местам, ни к временам, нп к обрядам, кроме одного сердца, не привязанное, п откроет очп ее к уразумению естества божпего, утаенного в стихиях, наподобие ключевой воды, в земном сердце скрываемой, которой жаждет Давид: «Кто меня напоит водою?» Возвратились друзья с пищею и, зная, что он нпчего еще не ел, просят, чтоб покушал: «Равви, ешь».
«Моя. пища, — сказал учитель, — есть, да сотворю волю пославшего меня».
И голоден, и жажден, п не весел, если не делать и не говорить о том, к чему отец небесный его родил и послал. Тут его и пища, и питье, и веселие. Учит в сонмищах, учит в домах, учит на улицах, учит в корабле, учит на траве зеленой, на горах, садах и на месте равпом, стоя, и сидя, и идя, ночью и днем, в городах п селах, в разных пределах, каждого и народ очень многий.
В несродное себе дело не вмешивается. «Учитель (просил его некто), поговори брату моему, чтоб дал и мне часть наследия, пускай меня не обижает. Он тебя послушает…» «Человек! Кто меня поставил судьей или делителем? Мое дело учить о царствии божпем». Каково ж учил? Был ли бог с ним? Я закричу, возвысив голос, с женою, слышавшею его. «Блаженно чрево, носившее тебя…» Удпвлялпсь народы, ибо никогда не был так в Израиле и никогда так не говорил человек: столь великая от уст его исходила прпятность.
Яков. Вот вам еще один природный! Говорит бог Мойсею: «Я сущий…» И посылает его в посольство, а он отрекается. «Молюся тебе, господи, не доброречивый я». Диво, сколь неторопясь принимается за должность. Знал он свои дарования, видел в купине сияющую истину, однак сам себе не верит, дабы паче чаяния, принявшись за несродное, не завел в беспутное народ, а себя в погибель. Да и как не опасно подрядиться показать утаенней- шую естества божиего истину, ввести в землю таковой же природы, развязать запутанный в людях путь к точному благополучия центру? Сие значит испытывать себя.
Может статься, что рожден кто быть воином, но пешим, не конным, быть хозяином, но не пахать и не скот водить, быть купцом, но не золотыми торговать товарами, быть ученым, но не Евангелия проповедником, пускай же и сим, но писателем, не оратором. И конечно бы, не отважился без сего голоса: «Ныне же иди и сойди, и возведи
425
Приветствие Иофора — речь идет о тесте Моисея, который встретил его в пустыне (Ветхий завет. Исход, гл. 18). — 447.
Е р м о л а й. Кто дерзнет из числа проповедников исключить светильника слова, через всю жизнь гласившего сие: «Покайтесь…» Не был он свет, но имел и любил в себе свет, свидетельствовал и ходил в свете, окончив в нем и за него течеппе жизни своей. Свидетельствовать о свете — значит благовестить истину, правду и царствие божпе внутрп нас. Проповедует в пустыне, благовестит, кому может и в селениях, сей до конца целомудрие возлюбивший пустынножитель.
«Был человек послан от бога». Вот свидетельство о сродности его, но он н сам о себе признает: «Да явится (Христос) Израилю, сего ради пришел…»
Каков же проповедник? Сам господь одобряет: «Не встал в рожденных женами болящий. Многие о рождестве его возрадуются».
Яков. До сего рода надлежат все пророки. Иной из них вопиет: «Было слово господне ко мне». Иной: «Была на мне рука господня». Иной: «Господь послал меня пророчить». Иной: «Слышал голос слов его». Иной: «Слух слышал от господа». Иной: «Говорит ко мне ангел, говорящий во мне: «Встань и иди, и проповедуй»». «Говори, сын человеческий». Все спи святые божии не были из числа тех: «Не посылал пророков, а они потекли». «Не говорил к ним, и те пророчествовали». «Не слушайте слов пророков». «От сердца своего говорят, а не от уст господних».
Григорий. Вот вам еще дюжина рожденных к проповеди! «Призвал, кого хотел сам, и пришли к нему, и сотворил двенадцать, да будут с ним и да посылает пх проповедовать и иметь власть целить недуги и изгонять бесов. И назвал Симону имя». Искариотскпй тут же. Да познаем, что невозможно, дабы между сродными не нашелся несродный, и, напротив того, и да устрашит несчастная сего ученика дерзость всех, по сребролюбию и тщеславию устремляющихся к делу апостольскому. И сие-то значит: «Призвал, их же хотел сам». Видно, что не от смертных сие зависит. Сам призывает, сам посылает и имена дает. «Их же и апостолами назвал». Даются Симону и Савлу новые имена. У смертных часто именем величаются неимущие сущности его. У бога не так. У него имя и сущность есть тождество; как только назвал, так вдруг и естество дал. Как только сказал: «Да назовется свет!», разумей: «Да будет свет!» Когда слышишь: «Апостолов назвал», разумей: «Вы есть свет миру». Быть и называться разделяет наша ложь, а не божия нераздельная истина. Если дана свыше твердость алмазу, прозрачна зелень смарагду, если сапфир родился с голубым, анфракс с блистательным, как огонь, сиянием, назови, как хочешь, но естества его не тронешь. Что ж сильнее — бог ли, или ты, называя сущее несущим и противясь богу, «животворящему мертвых и нарицающему несущее у тебя, как сущее у себя»? Бог, рождая, вливает существо, силу и естество, а сим самим нарицает.
Пустое имя без сущности подобно виноградному гроздью, на стене живописью хитро изображенному. Он, накрашен, видом сущей грозди обманывает, обещая сокровенный внутри себя зрелый вкус сладкого муста, а безрассудные птпчкп, прилетая, бьются в немую стену.
Если чем-то хочешь славиться, будь по естеству тем. Бытпе и слава имени, как доброе зерно с ветвями, как источник с потоками^ как солнце с лучами, есть нераздельное, а тщеславие, как трава на кровлях растущая, прежде исторжения сохнущая.