Сочинения
Шрифт:
Дорогая Татьяна Алексеевна,
Вечер памяти Мих<аила> Андр<еевича> прошел очень хорошо [330] . Была настоящая теплая братская сплоченность и атмосфера лучших дней Ложи. Собрание было торжественное, но интимное, т. е. только для бр<атьев> Сев<ерной> Зв<езды>: нам хотелось быть только с нашими. Но был, в виде исключения, специально приглашен очаровательный и так любивший М<ихаила> А<ндреевича> бр<ат> Горбунов [331] . Нас было 22 человека. Отсутствовали только больные (Юра Альперин [332] — грипп, Каффи — неожиданный припадок астмы, А. Маршак [333] , Шварцман II [334] и Вайнштейн [335] ). Мы были в траурных лентах. Абр<ам> Сам<ойлович>, открывая собрание, произнес небольшую, но хорошую и теплую речь, а потом полностью прочел доклад М<ихаила> А<ндреевича> Исповедь Мастера (слова такие знакомые, но голос увы, не тот…) [336] . Потом после небольшого перерыва выступали бр<атья>. Сначала я — с докладом на 20 мин [337] . Потом небольшую речь сказал Мих<аил> Матв<еевич> [338] : горячо, но по-терпогосиански (о прощальном письме не говорил) [339] . Затем Петр Сем<емнович> [340] прочел небольшой доклад — роли М<ихаила> А<ндреевича> в его жизни, но так волновался, что под конец прослезился и не мог продолжать — дочитал ее Кивелевич [341] . Затем Позняк сказал несколько слов (и сказал хорошо), и под конец А<брам> С<амойлович> опять говорил и еще горячее, чем в начале. Разошлись мы по домам — взволнованные и под впечатлением вновь «спаявшейся» [342] Ложи, объединившейся вокруг М<ихаила> А<ндреевича>. Так он и после смерти продолжает мас<онскую> работу среди нас.
330
27
331
Дмитрий Георгиевич Горбунов (1884–1975) в это время входил в ложу Вехи.
332
Юрий Михайлович Альперин — племянник А. С. Альперина; член ложи Северная Звезда с 1949 г. Активный участник движения Сопротивления.
333
Александр Осипович Маршак (1892–1975, погиб под колесами автомобиля), сын ювелира и сам ювелир, см. его «Мои юношеские воспоминания» (Русская Мысль, 1974, № 3021, 17 октября, стр. 8; № 3022,24 октября, стр. 8; № 3023, 31 октября, стр. 8). В декабре 1922 г. принят в ложу Космос (см.: А. И. Серков. «История русского масонства. 1845–1945», стр. 145) (по Берберовой, член ложи Северная Звезда с 1925 г., см.: Н.Н. Берберова. Op. cit., стр. 179); руководил Северной Звездой до ее закрытия в 1972 г. (см.: А. И. Серков «История русского масонства после Второй мировой войны», стр. 251); с 1971 г. до смерти казначей общества Быстрая помощь; брат известного хирурга и общественного деятеля Акима Осиповича Маршака (1885–1938), одного из основателей Общества врачей им. Мечникова во Франции (начинал в Космосе, затем в Северной Звезде).
334
Владимир Яковлевич Шварцман состоял в ложе Северная Звезда (1921-?); Шварцман I — его отец Яков Иосифович (1890-?) также член Северной Звезды — с 1933 г.
335
Лев Ефимович Вайнштейн (1893-?), член Северной Звезды с 1932 г.
336
Доклад «Исповедь Мастера» Осоргин прочитал в Северной Звезде весной 1936 г. (см.: А. И. Серков. «История русского масонства. 1845–1945», стр. 200) (включен в кн.: [М. А. Осоргин.] Доклады и речи. Члена Д.: Л.: Северная Звезда. В.: г.: Парижа, 1949, стр. 94-101; фрагмент из этого доклада Луцкий цитирует в воспоминаниях об Осоргине (см.: «Из творческого наследия Семена Абрамовича Луцкого». Публикация, вступление и примечания Олега Ласунского. «Евреи в культуре Русского Зарубежья. Статьи, публикации, мемуары и эссе», стр. 99-101).
337
Луцкий, по всей видимости, прочитал доклад <«О Прекрасной Даме»> (публикуется в наст. издании).
338
М.М. Тер-Погосьян, см. о нем прим. 298 к письму от 23 марта 1942 г.
339
Имеется в виду письмо Осоргина, написанное незадолго до смерти, 14 августа 1942 г.; фрагменты из него приведены в посвященных Осоргину статьях Г. Забежинского («… что будет с Европой, Россией, Францией, человечеством, во мне нет живого интереса. Двуногое в массе, так заполнившее и загрязнившее землю, мне противно, не стоило строить свою жизнь на идеях счастья человечества; но отдельных людей нельзя не любить и не ценить, — люблю и ценю их, и впереди всех нас, мои милые друзья… Остальное — народ, страны, формы социальной жизни, все это выдумки. Я люблю природу России, но «родины» и проч. не вижу, не знаю, не признаю. Удивляюсь, порой любуюсь (или наоборот), но это вздор. И Европа вздор — с ее «культурой». Умирая, не жалею ни ее народов, ни своего, ни культуры, ни разбитых идей. И в смерти — в уходе — не вижу величия. Успел… постигнуть не только нищету философии, но и позор ее нищеты: блестящие порывы и взлеты умов, прицепленных за ниточку у самой поверхности земли! Жалчайшее топотание на месте. Бессилие преодолеть мысль, что мы «избраны». Плесень, наделенная способностью мыслить, и то копошащаяся с каким-то юмористическим Богом (или «принципом мирозданья», или «первопричиной», но всегда с остатками двуногого подобия!), то горделиво его отвергающая и остающаяся с пустой горстью: весь песок и высыпался. Такова вся философия всех веков, всех народов…», «Жизнь и творчество М. А. Осоргина», Новое Русское Слово, 1952, № 14771, 5 октября, стр. 3; далее в письме Луцкий упоминает эту статью) и А. Седых («Весь смысл жизни — общение с хорошими людьми, союз душ, легкий и свободный. Остальное — народ, страны, формы социальной жизни, — все это выдумка… Успел в последние дни, читая между припадками, постигнуть не только нищету философии, но и позор ее нищеты: блестящие порывы и взлеты умов, прицепленных за ниточку у самой поверхности земли… На случай — прощайте, любите меня ушедшим, как любили живым (с критикой, но всегда благожелательной). Этой заметки не стыжусь: если даже и преждевременна, все же не напрасна, пригодится. Я же настолько ясно предстою смерти все эти ночи, что хотелось с вами поговорить и проститься», «М.А. Осоргин», «Новое Русское Слово», 1967, № 19998, 10 декабря, стр. 8); очевидно, это же письмо цитировал также М. Алданов во вступительной статье к книге М. Осоргина «Письма о незначительном»: «Пишу, считая себя обреченным на очень скорый уход из жизни (если ошибаюсь, то не очень) и при каждом припадке мечтая об уходе скорейшем, так как я замучен физическими страданиями; сейчас спокойно говорю то, о чем кричал бы в минуту удушья, если бы мог кричать, не находя воздуха» (М. Осоргин, «Письма о незначительном. 1940–1942» (Нью-Йорк, 1952, стр. XIV).
340
Петр Семенович Иванов (1889–1962), певец, художник, поэт, экономист (заведовал финансовой частью Временного комитета Земского союза). Входил в ложи Северная Звезда (с 1927 г.; с 1932 г. посвящен в 18-ю степень). Северные братья и Астрея. См. письмо к нему Осоргина, датированное январем 1942 г. (Cahiers du Monde russe et sovietique, XXV (2–3), avr.-sept. 1984, pp. 323–324).
341
Правильно M.П. Кивелиович. см. прим. 270 к письму от 11–22 октября 1941 г.
342
Сугубо масонский образ: круг братьев представлялся как неразмыкаемая цепь.
Доклад мой я В<ам> пришлю, когда его прочтут Каффи и Альперин II. Не думаю, чтобы у меня там были «преувеличения» или «трогат<ельные> вещи». Я говорил то, что думал и чувствовал и постарался, кроме всего, связать память о М<ихаиле> А<ндреевиче> с теперешним состоянием Мас<онства>. Живо представляю себе, что он теперь сказал бы, как страдал, видя наш «развал»… [343] Ведь и в прошлом он восставал и против проф<анного> духа и его вопросы были те же самые, что волнуют и нас сейчас. Многие бр<атья> считали М<ихаила> А<ндреевича> своим учителем, но идут ли они по его следам? Это надо было сказать, ибо лучший памятник для М<ихаила> А<ндреевича> это если братья будут чувствовать Мас<онст>во, к<а>к он, если ради памяти его они объединятся вокруг его идей. Многие бр<атья> после собрания одобрили мою речь, но все ли — не знаю — тех <sic>, кого она могла затронуть — молчали.
343
Ср. о послевоенной эпохе в истории русского масонства в Париже. «Когда был закончен ремонт, на улице Кадэ появились оба Устава <Великая Ложа Франции и Великий Восток Франции>, но выяснилось, что отношения между братьями были далеко не дружественные, что возраст и ужас пережитого разрушили последнюю внутреннюю нравственную крепость людей» (Н. Н. Берберова. Op. cit.y стр. 112).
Ваше письмо меня огорчило: почему Вы решили, что я «дуюсь»? Это вообще не в моем характере, и меньше всего по отношению к Вам. Я писал «не беспокойтесь», ибо видел, что Вас взволновало мое предложение поехать в Шабри. Мы с В<ами> об этом говорили, когда завтракали, и я В<ам> сказал, что раз В<ам> это неудобно, то я поеду в другой раз — до или после Вас. А потом Вы еще раз написали мне об этом, будто мы не договорились. Естественно, что, видя В<аше> беспокойство, я хотел В<ас> успокоить. Боже мой, отчего Вы такой трудный человек?.. Ваше письмо я прочел перед тем к<а>к идти на собрание, оно взволновало меня, и это для меня тоже было «неподходящее» время, ибо и я тоже «кое-что» переживал в этот день, и Мих<аил> Андр<еевич> был тоже, хоть кусочком а моим… Читали ли Вы статью в Посл<едних> Нов<остях> о М<ихаиле> А<ндреевиче>, подписанную ВК (это, конечно, не только Вольн<ый> Кам<енщик>, но и Виктор Курилов [344] ). Статья хорошая, не сравнить ее со статьей Забеженского [345] . Вторая статья Мерича (кто такой?) [346] , обыкновенная, но приличная. Будьте здоровы, дорогая Татьяна Алексеевна (не простудились ли Вы?) Сердечно Вас и милую Эмилию Ник<олаевну> обнимаю.
344
Виктор Антонович Курилов (1895–1975), журналист, писатель. В эмиграции с 1920 г. Посвящен в Северную Звезду в 1929 г. Вернулся в СССР (1956). Луцкий по ошибке называет газету «Русские Новости» «Последними Новостями». Имеется в виду статья В. Курилова об Осоргине («Русские Новости», 1952, № 391, 28 ноября, стр. 4–5).
345
См.: Г. Забежинский, «Жизнь и творчество М. А. Осоргина», «Новое Русское Слово», 1952, № 14771, 5 октября, стр. 7, 8.
346
Арсений Мерич — псевдоним Августы (Августины) Филипповны Даманской (1875–1959) — писателя, журналиста, переводчика, литературного критика, мемуариста. Осоргин положительно отзывался о ее литературной деятельности, см.: М. Осоргин, «Ей и о ней», «Дни», 1928, № 1362, 18 марта, стр. 3.
Мама и Флорочка Вас обеих обнимают.
Ваш Сема.
<На первой странице «вверх ногами» над обращением> Вчера получил, наконец, письмо от Аденьки. Мы волновались, ничего не имея 3 недели. Слава Богу, у них все благополучно. А письмо лежало в изр<аильской> цензуре 14 дней.
Письмо к А.С. Альперину [347]
Париж, Пятница 28/ХII <19>45
347
Об А. С. Альперине см. прим. 291 к письму Луцкого М.А. Осоргину от 23 декабря 1941 г.
Данное письмо к Альперину тесно связано с завершенным Луцким за полгода до этого трактатом «Письма к брату», в котором он обосновывал новые взгляды на значение и организацию современного масонства и в частности рассуждал по поводу снятия с него ритуальной тайны и допущения в ложи женщин. Луцкий полагал, что для того, чтобы избежать гибели, Вольным Каменщикам необходимо «обмирщиться» и стать «легальным» источником духовного обновления общества. Этой новой философии масонского братства он дал имя Ордена Религии Сердца. Вероятно, эти идеи были затронуты в докладе, с которым Луцкий выступал 13 декабря 1945 г. на заседании ложи Северная Звезда «в связи с решениями конвента Великого Востока об активной работе в профанском мире и так называемой «экстерриоризацией» <…> Положения его доклада вызвали критику со стороны Г.И. Газданова, К.П. Новоселова и других членов ложи, которые считали, что масонство никому, кроме самих вольных каменщиков, не нужно, и подвергли беспристрастному анализу излишне оптимистические выводы С. А. Луцкого о скором процветании масонства в мире», — пишет историк русского масонства
Родной мой Абрамушка, опять письмо от этого неугомонного Семы! Что же поделаешь? Если бы вчера я мог говорить, то не писал бы сегодня: я задыхаюсь от наплыва мыслей и чувств, о которых не с кем мне поделиться. Ты знаешь, как мне трудно говорить, и, как назло, выходит так, что когда я дохожу до состояния «белого каления» от непонимания или от упорства братьев и мог быуже по-настоящему говорить — в этот момент я слова не получаю и совершенно бесплодно опаливаю душу невылившимся наружу огнем. Что же — твоя вина, теперь терпи и страдай, читая мое длинное послание! На то ты и отец— игумен наш [348] !
348
А. С. Альперин был в это время Досточтимым Мастером Северной Звезды (избран 11 октября 1945 г.).
Я уснул сегодня ночью около 4-х ч. утра — все время ворочался, кряхтел и кипел, без конца, без конца думал и произносил про себя «сокрушительные» речи. Вчерашнее собрание меня потрясло — особенно твоя речь, которая так обрадовала меня, хотя немного и огорчила. Обрадовала тем, что ты согласился со мной на счет «тайны имен» и женщин. Меня поражает, как другие братья не умеют отличать тайны участия в М. от тайны нашей внутренней работы. Тщетно я приводил пример жрецов древнего Египта (и Греции), у которых, действительно, были свои тайны, никому, кроме посвященных, не открывавшиеся, но которые никогда не скрывали своего жреческого звания и пользовались только всеобщим почетом. Тщетно указывал им на вред, приносимый Му этой благополучной тайной имен. Воистину: «il n’y a pas de sourd pire que celui qui ne veux pas entendre»!.. [349] Но… как полезно иногда ехать с братом по metro!
349
«Нет ничего хуже глухих, которые не желают слышать» (франц.).
Я ехал с X и по дороге продолжал с ним спорить (при этом он кричал так, что привлекал внимание всех окружающих, но на меня этот крик уже не действует: он так же точно кричит и вдохновенно волнуется, даже говоря об электрическом утюге!). Мы спорили о «тайне имен», и он вдруг с ужасом хватает себя за вихры и начинает вопить: «Боже мой, да представляете ли Вы себе, что будет со мной, если узнают, что я масон! Ведь мне житья ни от кого не будет!» Вот она — истинная подоплека желания «тайны» у многих! Боязнь неприятностей, жизненных осложнений, попросту — житейская трусость… Это печально и трагично. Я сам знаю, что если бы мы все сразу вдруг «открылись», то многим из нас пришлось бы невесело. Ну так что же! А разве весело жить и знать, что все идет к чорту? И культура, и мораль, и само Масонство… Разве не трагично это и разве не было бы прекрасно, если бы мы все пострадали? Разве можно увлечь людей иначе, чем жертвой и страданием, каким-то искуплением за высокую идею? Я знаю, что если бы на моей службе узнали омоем мас<он>стве, то и прогнали бы меня. И, верь мне Абрамушка — я был бы счастлив, счастлив, счастлив пострадать за М-во, и те, кто знает меня и любит, может быть, захотели бы узнать и полюбили бы М-во… Другой бр<ат> испугался при мысли, что ему житья не будет от жены, которая захочет быть мас<он>кой («а вдруг ее не примут, вот-то мне влетит!»), и успокоился только, когда я сказал, что могут быть ложи чисто женские с Дост<очтимым> Маст<ером>, назначаемым G.О. [350] , и что тогда и жена от него ничего не сможет требовать… Как все это мелко, какая обывательщина, какое отсутствие горения, понимания и готовности к жертве… Но я отвлекся в сторону. Я хочу сказать тебе, что меня огорчило в твоем слове. Ты говорил, что М-во не организация «делания добра» и о моих «бригадах», и мне хочется, чтобы ты, раз навсегда, понял меня. Конечно, М-во не «фабрика добра», а «фабрика добрых душ», вернее, «университет добра». Мы обтачиваем друг друга и потом «излучаем» наше душевное сокровище на проф<анскии> мир. Но, Абрамушка, подумай, куда годятся университеты без «практических занятий»? Если бы студенты занимались практич<ескими> занятиями не в унив<ерситетских> лабораториях, а дома или «в миру», что из этого получилось бы? Надо ведь считаться с косностью и ленью «студентов». Сколько братьев знаем мы, которые уходят взволнованными и «облагородившимися» после наших высоких и прекрасных разговоров, а потом «в миру» тихо спят и ничего почти не излучают. Есть такие добрые сердца, которые от природы вялы и легко засыпают, хотя они и загораются легко. И таких надо будитьдействием. И есть еще такие, которые просто не умеют делать добро, не знают, как за это взяться. Вот о таких вялых и неумелых я и думал, говоря о необходимости маленьких «отрядов» по срочным поручениям в острые моменты жизни. Не то важно, что они таким образом сделают какое-то маленькое добро, а то, что они будут разбужены и тогда уже сами от себя «в миру» будут творить добро, может быть, гораздо большее по личной инициативе, по внутреннему импульсу. Счастливцы — ты и Тер<-Погосьян> [351] и Кив<елиович> [352] оттого, что Вы не вялы, Вы не спите в проф<анском> миру и Вы умеете, но как все счастливые люди Вы (как это ни странно!) — эгоистичны и слепы, т<ак> к<а>к ничего не делаете для «малых сих» — для меня и для других, для тех, кто не умеетили вял, для тех, кого надо научить или растормошить. Вот для этих-то (а их у нас большинство) нужны «поручения», из них иногда надо составлять «бригады», о них, «голодных по добру», Вы, «сытые в добре», должны позаботиться. Но Вы о них забываете, т<ак> к<а>к, делая сами, думаете, что все сделают… Вот смысл моих слов об «отрядах», и смешного в этом ничего не может быть.
350
Grand Orient de France (Великий Восток Франции) — союз масонских лож, или Повиновение, куда входила русская ложа Северная Звезда (L’Etoile du Nord), основанная в 1924 г.
351
См. прим. 298.
352
См. прим. 270.
Но здесь у меня вдруг перед глазами всплывает Кивилович <ж> с его нелепым вопросом: «а где это, вообще, сказано, что масоны должны делать добро, как можно доказать, что надо любить людей?» Когда «философия» доходит до такого абсурда, она становится пустой говорильней, и доказательство этому в том, что сам же Кив<елиович> все время старается делать добро. Вообще, когда он подымается на «высоты» и начинает говорить, что цель М-ва «искание связи человека с миром, с Природой» — мне становится не по себе. Повторяю, это уже не золоторогий олень Мих<аила> Андр<еевича>, который бежит по земле [353] , это уже погоня за золотокрылой птицей в небе и полный отрыв от земли. Когда-нибудь он или его потомки поймают эту птицу, увидят правду или Бога, поймут связь с Природой, но… им уже некому будет об этом рассказать: люди к этому времени перегрызут друг друга, а сама земля обратится в электронный поток. Конечно, если бы я жил одинна острове, я сам искал бы эту связь с Природой, но когда я живу в обществе людей(и людей несчастных), я ничего другого, кроме своей связи с людьми, искать не могу и эту связь могу находить только в любви и в братстве. И только осуществив эту связь, я могу заняться исканием связи с миром, что тоже крайне и волнующе интересно и увлекает меня не меньше, чем Кив<елиовича>. Бог ты мой, до чего доходит, однако, у нас любовь к философствованию и притом бесплодному… Ты говорил также, Абрамушка, о моей «наивности», о моем «высоком парении», отрыве от земли, утопичности и т. д. Поверь мне, друг мой, что я совсем не наивен: то, что ты принимаешь за наивность, есть только проявление страстной веры в человека, той веры, которая горами движет [354] . Я вполне реален, зорко смотрю и многое вижу. То, что ты принимаешь за наивность, есть еще бесконечное желание быть всегда искренним и откровенным до конца. Я всегда готов догола раздеться душевно перед людьми и жду от них того же (в этом, мож<ет> быть, и есть немного наивности) — не считай же это целомудренное желание отдать себя целиком проявлением душевного беспутства… Мой план Ордена Религии Сердца не более фантастичен, чем план полета на Луну, который (верь мне) не в далеком будущем будет осуществлен. И план мой тоже будет осуществлен. Это будет трудно, т<ак> к<а>к трудно победить инерцию людей, привязанность к старым традициям, трудно побудить их создать новую традицию. Но трудно было также и построить первый аэроплан… Абрамушка, пойми: то, что осветило меня (к<а>к я писал тебе из Лиона [355] ) и стало целью моей жизни, настолько во мне и настолько уже вне меня, что оно уже само несет меня, и я плыву в нем с горячим сердцем и с ясной головой, счастливой оттого, что плыву, и убежденный в том, что за мной (если не сейчас, то позже) поплывут и другие.
353
См. прим. 267.
354
См. В стихотворении «Жить надо…» (датировано 10 ноября 1949 г.):
Жить надо, Даже если жизнь пропадает, Даже если мир, что калека… Меня спасает Вера в Бога и в человека.355
Замысел обновленного масонства впервые возник у Луцкого в годы Второй мировой войны, когда он жил в Лионе.
Но о Религии Сердца я заговорил только оттого, что ты о ней заговорил. Первой целью, которую я поставил себе в моем докладе, было обновление М-ва. Это казалось мне более легко и быстро осуществимым, чем организация Ордена Религии Сердца. И в обновленном М-ве я смог бы потом легче найти братьев, которые помогли бы мне для создания Нового. Давай поэтому не говорить больше об этом, постараемся попросту спасти М-во от гибели.
[Я только хочу сказать тебе (не могу удержаться), что, продолжая думать о Новом Ордене, я пришел к выводу, что будет лучше и глубже и шире, если его символика будет построена не на искании слов ненаписанного 5-го Евангелия (слов Иисуса), а на искании слов внутреннего Евангелиясоборного Человека, будь то пророки, Иисус, Будда или Конфуций, Сократ или иной мудрец и святой.]
А теперь хочу вернуться к делу.
Я не согласен с тобой насчет комиссии и вот почему. Представь себе, что комиссия отвергнет какой-нибудь пункт (скажем, о женщинах). Следовательно, она предложит Ложе текст резолюции, в которой о женщинах не будет сказано, и о них, следовательно, голосования не будет. А вдруг в Ложе как раз большинство за женщин?
Не лучше ли поступить так: мы обсуждаем в Ложе каждый пункт и голосуем его, а потом поручаем комиссии отработать наши мотивы и составить резолюцию для G. О. на основании принятых пунктов. Думаю также, что хорошо было бы, если бы мы собрались у тебя с несколькими братьями, особенно близко принимающими к сердцу наши дебаты, напр<имер>, с Кив<е>л<иовичем>, Тером и Кристи (Сашу [356] бы тоже надо было, да он очень уж сейчас вял и аморфен). Может быть, мы тогда легче бы договорились и выработали бы такой «негласной» комиссией общую линию.
356
См. прим. 287.