Сочинения
Шрифт:
Paris, le 5/II 1954
Родной мой Вадимушка,
Пишу тебе, не дожидаясь ответа на мое письмо к 7/I (получил ли ты его?) У нас большая радость: вышла в свет книга «Северные Братья»! Тат<ьяна> Алекс<еевна> проявила потрясающую энергию для издания ее. В этой книге: история Сев<ерных> Бр<атьев>, доклады М<ихаила> А<ндреевича> и т. д. Этой книгой поставлен памятник самой блестящей эпохе русского М<асонст>ва за границей. И без волнения невозможно ее читать… Выпущено 100 экземпляров по себестоимости в 1500frs (для Т<атьяны> А<лексеевны> это просто разорение, но она на это пошла и теперь сияет оттого, что исполнила свой долг, впрочем, это был и долг всех бр<атьев>, участвовавших в С<еверных> Бр<атьях>, но ни у кого из нас не хватило энергии взяться за это дело, а вот она — сделала… Какой молодец!).
Думаю,
Что у тебя нового, дорогой Вадимушка? Отчего так редко пишешь? (Это не упрек тебе, сам я тоже не большой писака! Но так хотелось бы получить от тебя письмо!) О тебе и о Вас я знаю из письма дорогой Оли к Кристи [388] . Знаю, что Вы все здоровы, что Оля даже живописью летом занималась (вот как хорошо!), что ты пишешь нечто вроде «семейной хроники» [389] . А к<а>к же со стихами?
388
Христофор Гаврилович Кафьян, см. прим. 315.
389
Возможно, имеется в виду неопубликованная книга В. Андреева «Детство Леонида Андреева» (хранится в Русском Архиве Лидского университета, MS. 1350/545-560; указано Р. Дэвисом).
У нас все благополучно, у Адиньки тоже — Зоренька растет и наливается (и твой Михаил Генрихович тоже). 14 Янв<аря> — в день русского Нов<ого> Года был мой доклад «о Прекр<асной> Даме». Это было собрание, напомнившее мне мой доклад Завещание старого В<ольного> К<аменщика> — братья были взволнованы, атмосфера «настоящая» — теплая и сердечная. На этом же собрании было объявлено о книге Сев<ерные> Бр<атья>.
Целую крепко тебя, Олю и Сашу [390] . Мамочка и Флорочка тоже кланяются и целуют Вас.
390
Александр Вадимович Андреев (1937) — сын Андреевых. Позднее, на протяжении долгого времени, возглавлял переводческий отдел ЮНЕСКО. В 1964 г. А. Солженицын, лично знакомый с В. Андреевым, обратился к нему за помощью переправить за границу фотопленки с рукописей его неопубликованных произведений. В 1968 г. А.В. Андреев тайно вывез из СССР рукопись романа «Архипелаг ГУЛАГ». В. Андреев посвятил сыну «Поэму о камне» (1946).
Твой Сема.
Вадимушка, я получил от Ольги Елис<еевны>, Володи и Ади [391] поздравления к Н<овому> Году и был очень тронут. Хотел тут же им ответить «большим» письмом, все время откладывал, а теперь… потерял их адрес. Передай им от меня, от мамочки и Флорочки, что мы их благодарим, помним и любим. Взгляды у нас могут быть разные, но «самое главное» у нас общее.
Еще раз обнимаю тебя и жду письма.
Твой Сема.
Paris, le 10/II<19>60 [392]
391
В. Сосинский и его жена Ариадна Викторовна (урожд. Чернова, 1908–1974), литератор, переводчица; дочь В.М. Чернова и О.Е. Колбасиной-Черновой, сводная сестра жены В. Андреева.
392
Начиная с этого письма и далее, Луцкий пишет Андрееву в Женеву.
Вадимушка, дорогой мой.
Наконец-то я получил от тебя письмо и так обрадовался ему… Не отвечал тебе так долго, ибо ждал результата некоторых шагов, которые Флорочка предприняла, чтобы помочь тебе с визой. Она обратилась к некоторым из своих знакомых французов (ее больных), но из этого, увы, ничего не вышло… То, что тебе отказали в визе, поразило меня. Это результат или человеческой тупости какого-ниб<удь> чиновника, или (что еще хуже) челов<еческой> подлости («поклеп» какого-ниб<удь> «врага», но какие враги у тебя могут быть?). Не огорчайся, дорогой, я уверен, что в конце концов ты визу получишь. Как ты себя чувствуешь и как все твои?
12/II <19>60
Дорогая Олечка, вчера перед собранием Ложи Кристи сообщил нам о болезни Вадимушки и очень меня и других взволновал. Мих<аил> Матв<еевич>, открыв собрание, сообщил об этом братьям и предложил Кристи написать Вадимушке от имени Ложи
Дорогая моя, пишу тебе, ибо боюсь, что Вадимушку нельзя волновать — ты сама прочтешь ему, когда можно будет. Но, Боже мой, что же это такое, как же это так? Вадимушка — и вдруг сердечный припадок! Я верю, что это несерьезно, но знаю, что ему долго придется лежать, а потом вести спокойный образ жизни. Такая же болезнь была у Алекс<андра> Маршака [393] , а он теперь совсем здоров и бодр.
393
См. прим. 333.
Я звонил Ольге Елис<еевне> и узнал от нее подробности. На днях она у нас будет.
Олечка-дочка, вероятно, уже приехала из России — не очень ли ее приезд взволновал Вадимушку?
Напиши нам, дорогая, как Вадимушка себя чувствует и каково также его душевное состояние. Пусть не думает, что он уже «инвалид», пусть знает, что опять будет здоровым, крепким и бодрым.
И пусть знает, что вся наша троица будет Бога молить, чтобы он поскорее поправился. Прости за почерк, я очень взволнован, не ожидал этого и наспех приписываю к моему неоконченному письму.
Целую крепко и нежно тебя, моего родного и единственного Вадимушку, Олечку и Мишеньку. Мамочка и Флорочка целуют Вас.
В<аш> Сема.
Париж, 19/IV <19>60
Родной мой Вадимушка,
Пишу тебе нерадостное письмо. Эмилия Николаевна скончалась 12 апреля [394] . Можешь себе представить состояние Тат<ьяны> Алек<сеевны> (хотя внешне она держится). Какой прекрасный и очаровательный человек ушел от нас…
Она болела долго и мучительно, но умерла, кажется, без страданий…
394
Эмилия Николаевна Бакунина — мать Т. А. Осоргиной, известный врач, в течение 23 лет проработала в Русском Доме для престарелых в Sainte-Genevieve-des-Bois. За мужество, проявленное в годы немецкой оккупации, награждена французским Военным крестом. Автор воспоминаний «Последние дни патриарха Тихона (Воспоминания врача)», Последние Новости, 1930, № 3462, 14 сентября стр. 2–3.
Хоронили ее 14-го… Что теперь будет с Тат<ьяной> Алек<сеевной>? Она говорит, что не сможет больше, не в силах будет жить в своем домике. Временно будет жить у подруги, а что дальше?
Мы ей предлагаем поселиться летом у нас на 2–3 месяца, когда мы уедем на дачу. Саша [395] предложил ей сейчас уже переехать к ним в Malakoff [396] — она отказалась.
Надеюсь, что наше предложение она примет.
Тяжело писать тебе об этом, Вадимушка. И вообще жить тяжело — все потери, да потери и «кто еще сейчас на роковой стоит очереди?..» [397]
395
А.И. Позняк.
396
Район на юге Парижа.
397
Искаженная цитата из стихотворения Ф.И. Тютчева «Брат, столько лет сопутствовавший мне…»: «Передового нет, и я как есть,/ На роковой стою очереди». Письмо написано в то время, когда поколение Луцкого стало приближаться к закату, отсюда неоднократные повторы этих тютчевских строк в разных текстах, в том числе художественных, см., напр., в обращенном к Г. Адамовичу стихотворении И. Одоевцевой «Верной дружбе глубокий поклон…» (1958):
Мы не в Летнем саду. Мы в Тулоне, Мы стоим на тютчевском склоне, Мы на тютчевской очереди Роковой — никого впереди.Но жить все-таки как-то надо, цепляясь за то, что есть, вернее, за тех, кто с нами…Вернее, ради них.
Я был счастлив, получив от тебя письмо и узнав, что тебе лучше. Следи за собой, Вадимушка, держись, держись, родной мой.
Мамочка моя все время болеет, сейчас ей капельку лучше, но сила духа у нее необычайная и когда ей очень плохо, она сама себе говорит: «Клара, держись!»
О смерти Эмилии Николаевны мы ей пока не сказали — она ее очень любила, и волновать ее мы не хотим, но долго ли это можно будет скрывать?