Сочинения
Шрифт:
Тем не менее он пытается обмануть хозяина, демонстрируя благие намерения, проявляющиеся в его труде. Это то, что послушные дети аналитического катехизиса выражают в своей грубой и готовой манере, говоря, что эго субъекта пытается соблазнить его суперэго.
Эта интрасубъективная формулировка сразу же становится демистифицированной, как только ее понимают в аналитическом отношении, где "проработка" субъекта на самом деле используется для соблазнения аналитика.
Не случайно, что с того момента, как диалектический прогресс начинает приближаться к постановке вопроса о намерениях эго в наших субъектах,
А затем субъект снова отправляется в еще более демонстративное развитие своей "доброй воли".
Как же можно сомневаться в эффекте пренебрежительного отношения хозяина к продукту такого труда? Сопротивление субъекта может быть даже полностью подавлено из-за этого.
С этого момента его алиби - доселе неосознанное - начинает раскрываться, и его можно увидеть страстно ищущим оправдания стольких усилий.
Я бы не стал так много говорить об этом, если бы не был убежден, что, экспериментируя с так называемыми короткими сеансами, на этапе моего опыта, который уже завершился, я смог выявить у определенного мужчины-субъекта фантом анальной беременности, а также мечту о ее разрешении путем кесарева сечения, отсрочив конец сеанса, когда в противном случае мне пришлось бы продолжать слушать его рассуждения о творчестве Достоевского.
Однако я здесь не для того, чтобы защищать эту процедуру, а для того, чтобы показать, что она имеет точный диалектический смысл в своем техническом применении.
И не я один заметил, что в конечном итоге она становится единой с техникой, известной как дзен, которая применяется в качестве средства раскрытия субъекта в традиционном аскезе некоторых дальневосточных школ.
Не впадая в крайности, до которых доходит эта техника, поскольку они противоречили бы некоторым ограничениям, наложенным нами, сдержанное применение ее основного принципа в анализе кажется мне гораздо более приемлемым, чем некоторые способы анализа, известные как анализ сопротивлений, в той мере, в какой эта техника сама по себе не влечет за собой никакой опасности отчуждения субъекта.
Ведь эта техника только нарушает дискурс, чтобы произнести речь.
Итак, мы здесь, у подножия стены, у подножия языкового барьера. Мы находимся на своем месте, то есть по одну сторону от пациента, и именно на этой стене - как для него, так и для нас - мы попытаемся ответить на эхо его речи.
За этой стеной для нас нет ничего, кроме внешней тьмы. Значит ли это, что мы полностью владеем ситуацией? Конечно, нет, и на этот счет Фрейд завещал нам свой завет о негативной терапевтической реакции.
Ключ к этой тайне, как утверждается, находится в агентстве первобытного мазохизма - другими словами, в чистом проявлении того инстинкта смерти, загадку которого Фрейд излагал нам на пике своего опыта
Мы не можем отмахнуться от этой проблемы, как я не могу отложить ее рассмотрение здесь.
Ибо я отмечаю, что тот же самый отказ принять эту кульминационную точку доктрины Фрейда разделяют те, кто проводит свой анализ на основе концепции эго, ошибку которой я осудил, и те, кто, как Райх, заходит так далеко с принципом поиска невыразимого органического выражения за пределами речи, что, чтобы освободить ее от брони, они могли бы, как и он, символизировать
Такое сочетание, несомненно, позволит мне оптимистично взглянуть на строгость формаций разума, когда я продемонстрирую глубокую связь, объединяющую понятие инстинкта смерти с проблемами речи.
Как показывает минутное размышление, понятие инстинкта смерти содержит в себе элементарную иронию, поскольку его смысл приходится искать в соединении двух противоположных терминов: инстинкт в его наиболее полном понимании - это закон, управляющий в своей последовательности циклом поведения, целью которого является выполнение жизненной функции; а смерть предстает прежде всего как уничтожение жизни.
Тем не менее, как определение жизни, данное Бишатом на заре биологии, как совокупности сил, противостоящих смерти, так и самая современная концепция жизни - в понятии гомеостаза Кэннона - как функции системы, поддерживающей свое равновесие, напоминают нам, что жизнь и смерть находятся в полярном соотношении в самом центре явлений, связанных с жизнью.
Таким образом, совпадение противопоставленных понятий инстинкта смерти и феномена повторения, с которым в объяснении Фрейда они фактически связаны под термином "автоматизм", не должно было бы вызывать затруднений, если бы речь шла просто о биологическом понятии.
Но мы все прекрасно знаем, что это не вопрос биологии, и именно это делает эту проблему камнем преткновения для многих из нас. Тот факт, что так много людей останавливаются на очевидной несовместимости этих терминов, возможно, заслуживает нашего внимания, поскольку в нем проявляется диалектическая невинность, которая, вероятно, была бы несколько смущена классической проблемой, поставленной перед семантикой в детерминативном заявлении: деревушка на Ганге, которым индуистская эстетика иллюстрирует вторую форму резонанса языка.
К этому понятию следует подходить через его отголоски в том, что я назову поэтикой фрейдовского корпуса, - первый путь к проникновению в его смысл и важнейшее измерение, от истоков работы до апогея, отмеченного в ней этим понятием, для понимания его диалектических последствий. Вспомним, например, что, по словам Фрейда, он нашел свое призвание к медицине в призыве, прозвучавшем во время публичного чтения знаменитого "Гимна природе" Гете, - в том тексте, о котором рассказал друг и в котором поэт на закате своей жизни согласился признать мнимое дитя самых юношеских излияний своего пера.
На другом конце жизни Фрейда, в статье об анализе, рассматриваемом как конечный или неопределенный, мы находим явную ссылку его новой концепции на конфликт двух принципов, которому чередование универсальной жизни подверг Эмпедокл из Агригентума в V веке до н. э.
– то есть в досократовский период, когда природа и разум не различались.
Эти два факта являются достаточным указанием на то, что речь идет о мифе о диаде, чье изложение Платоном в любом случае вызывается в "За пределами принципа удовольствия", мифе, который может быть понят в субъективности современного человека только благодаря его возвышению до негативности суждения, в котором он записан.