Социальная сеть. Феномен Facebook
Шрифт:
Так во что же все-таки превратился Twitter? В завалинку для сплетен? В машину по производству мнений? В эффективный источник трафика для собственного сайта? В воплощение открытости? Вряд ли кто-то сегодня может однозначно ответить на этот вопрос. Создатели видят его как новостную сеть. Дважды осуществив редизайн стартовой страницы, они пытались позиционировать Twitter как поисковик для новостей: сначала поставили большущее поле для поисковых запросов в центр страницы, потом организовали на ней что-то вроде счетчика новостей (такие есть на многих спортивных сайтах). В итоге на ресурсе стали в режиме реального времени обновляться топовые темы и наиболее популярные твиты.
Все это должно было сподвигнуть пользователей воспринимать Twitter как источник новостей.
Можно по примеру Тима О'Рейлли, автора и издателя, с чьей легкой руки во всеобщий обиход вошло обозначение Web 2.0, сравнить Twitter с первой полосой газеты. С титульной страницей, которую все пользователи пишут сообща и обновляют в режиме реального времени. Тот, кто давно использует Twitter, знает, что в 140 знаков можно уложить не больше чем короткое предложение и ссылку на некий текст, страницу, фото или видео. В газетной журналистике нечто подобное называют «затравкой».
«Внутренняя жизнь Facebook: спорный веб-ресурс, которому доверились два миллиона австрийцев. Репортаж из Калифорнии, страницы 14–15». Так выглядел заголовок «Курьера» от 5 июня 2010-го, призванный привлечь интерес читателей к одной из моих статей о Facebook. В контексте разговора о Twitter интересно вот что: этот и бесчисленные подобные ему заголовки, которые по одной и той же схеме ежедневно формулируются во всем мире, идеально укладывается в 140-значный твит.
Как пользователь Twitter я «следую» за 300 других пользователей — то есть подписался на их обновления. Как только я захожу на свою страницу, в новостной ленте я вижу все новые твиты этих 300 людей, расположенные в хронологическом порядке. Самый актуальный из них находится наверху, если прокрутить страницу вниз, я могу заглянуть в прошлое и отследить, кто, что и когда написал в мое отсутствие. Таким образом, я могу воспользоваться интересными ссылками, насладиться остроумными комментариями и мимоходом бросить взгляд на последние новости. Те же возможности должна предоставлять читателю и первая полоса газеты, вне зависимости от того, в какой стране, на каком языке она издается и к какому сегменту рынка относится.
Различия между Twitter и газетой — это, естественно, персонификация информации и интерактивность. В печатном издании профессиональная команда сотрудников, разделенных на отделы, старается оценивать истории, происшедшие в течение дня, по их значимости, придать дополнительный вес одним, другие подать как второстепенные события. В Twitter каждый пользователь — сам себе шеф-редактор. В тот момент, когда мы решаем, какому пользователю «следовать», мы определяем, какие твиты мы будем читать в будущем. Тот, кто узнает новости с помощью этого ресурса, сам предопределил, каким будет его взгляд на этот мир. Никакой эксперт больше не будет указывать ему, какие события в мире достойны того, чтобы занять ими свой ум. Конечно, можно «следовать» медиа вроде CNN, немецкой газеты Zeit или британской Guardian, читать их заголовки и переходить по ссылкам на их статьи. Многие пользователи Twitter также пишут о серьезных событиях, как только они происходят. Но все равно каждый пользователь, который подсаживается на этот ресурс, добровольно надевает на себя шоры.
После двух лет использования Twitter, даже учитывая то обстоятельство, что круг обсуждаемых на этом ресурсе тем постоянно расширяется, я могу с уверенностью сказать: Twitter ориентирован в первую очередь на технологии, здесь господствует американский взгляд на жизнь, а больше всего последователей у тех пользователей, которые пришли из мира старых медиа — телевидения, газет и радио. В конце концов, это логично: даже если пресловутая интерактивность позволяет каждому пользователю высказывать собственное мнение и
В любом случае, даже Facebook вынужден был признать, что Twitter создал на данный момент самую популярную интернет-площадку, где пользователи могут выражать свои недовольства и быть услышанными. В этом смысле показательны протесты против результатов выборов в Иране в июне 2009 года, которые провозгласили победу Ахмадинежада. Тысячи иранцев вышли тогда на улицы, выкрикивая в адрес Ахмадинежада упреки в фальсификации итогов голосования. Главным электронным каналом их негодования стал Twitter. Под хеш-тегами вроде #IranElection (дополнительный значок перед заголовком ставится, чтобы выделить сообщение в числе прочих) иранские пользователи Twitter с секундным промежутком выкладывали новости о демонстрациях на улицах Тегерана и других городов.
«Молодая женщина расстреляна милицией басиджи. Ее звали Неда», — это сообщение облетело весь мир. 27-летняя иранка Неда Ага-Солтан стала жертвой пули басиджи во время акции протеста и скончалась на месте. Ее смерть была задокументирована на видео. На YouTube его посмотрели несколько миллионов человек. Twitter стал для демонстрантов альтернативой официальной, жестко контролируемой государством информации, что вызвало в западных медиа широкий резонанс. Глас народа, уместившийся в 140 знаков, проложил себе путь в свободную прессу через интернет-цензуру Ирана. Неда и Twitter стали символами иранского восстания. Убитая женщина была выбрана ежедневной британской газетой Times персоной года, а сервис коротких новостей был номинирован на Нобелевскую премию мира.
С позиции сегодняшнего дня стоит посмотреть на эту Twitter-революцию, какой ее увидели на Западе, более трезво. Например, Хамид Терани из иранского отделения сети блогов Global Voices сказал в интервью британской газете Guardian, что Twitter в качестве платформы для протеста использовали менее тысячи иранцев. Локальное явление, возникшее в условиях микропубличности, было раздуто СМИ до события мирового значения. О нем говорили высоким стилем, как о Настоящей Революции. Действительно, для меня как для журналиста это был красивый сюжет, который было приятно пересказывать, поскольку он заключал в себе все составляющие тысячелетней истории: Давид (демонстранты) борется с Голиафом (Ахмадинежад), стреляет в него из рогатки (Twitter) и побеждает (привлекает мировое внимание к проблеме).
Facebook, несмотря на все его усилия, до сих пор не смог стать главным интернет-оружием для общественно-политических дискуссий. Об этом мы поговорили с Рэнди Цукерберг, сестрой Марка, которая, помимо всего прочего, организует и координирует в Facebook политические кампании. Интервью с ней состоялось в конце января 2010 года в Мюнхене. «Все зависит от того, какое послание один пользователь хочет донести до других. Facebook похож скорее на ужин с друзьями, где о политике говорят постольку-поскольку, тогда как на других платформах на мнение пользователей по политическим вопросам реагируют даже незнакомые им люди. Зато на Facebook выразить свою политическую позицию можно было всегда, с самого момента основания ресурса в 2004-м, то есть раньше, чем в других социальных сетях», — отметила Рэнди.
Facebook давно держит Twitter под прицелом: в начале 2009 года стало известно, что он хотел купить Twitter за 500 миллионов долларов, но сделка не состоялась. В этой разнице — Facebook для общения с друзьями, Twitter — для общения с посторонними — и кроется опасность для «дружеской сети». В Twitter каждый пользователь готов вылезти из своего панциря, готов к тому, что его твит будет публичным. В Facebook, как показывают многочисленные дискуссии на тему приватности, все наоборот. В то время как Марка Цукерберга и его команду постоянно клеймят за то, что они принуждают пользователей делать личную информацию публичной, в Twitter этот процесс идет сам собой и никогда не обсуждался.