Софринский тарантас

Брежнев Александр Петрович

— Тебе со мной повезет… — торопливо говорит она, не спуская с него глаз.

Он стоит перед ней чуть ссутулившись и не понимая, то ли она серьезно говорит, то ли шутит. А может, просто разыгрывает. Делать ведь ей нечего. Целый день по палате без толку ходит. Вот и разгулялась.

— Что это на ум тебе взбрело?.. — усмехнулся он. — Ты у нас не заброшенная вечница, через недельку выписывают тебя, а на воле мужиков, сама знаешь, хоть пруд пруди…

Сказал и испугался своих слов, боясь вспугнуть ее. В палате было по-прежнему тихо. Все больные

крепко спали. Редко когда бывает такая умиротворенная обстановка. «Случайно, не подстроила она все это?.. — подумал он. — От нее ведь что угодно можно ожидать. Больные могут не спать, а лишь всего-навсего притворяться спящими. Стоит крикнуть балерине, и вновь начнется такая катавасия, не расхлебать». Он открыл дверь в коридор. Тишина была прежней — ни шорохов, ни звуков. Не было слышно и голосов больных из дальней палаты, мучающихся годами бессонницей.

Она вдруг нахмурилась, и страшно дикий взгляд поразил его. И тогда Колька понял, что она не шутит. Он быстро подошел к сигнальной кнопке и стал к вызывному щитку так, чтобы в любой момент сделать вызов. Это на случай, если возбудится вся палата.

Оглянувшись, она пристально осмотрела палатный сумрак. И, осмотрев, с беззаботностью произнесла:

— Ты самый молодой здесь, поэтому я и навязываюсь…

Этой фразой она точно пнула его. На какой-то миг он забыл, что перед ним больная.

Плечи ее шевельнулись. В каком-то испуге она поправила на груди халат.

— Мамочка родная!.. — Губы ее задрожали, и она заплакала. — Если ты меня не возьмешь, я удавлюсь… Пойми, я не навязываюсь…

Он еще больше удивился ее просьбе. И если раньше его клонило ко сну, то теперь даже и мысли не было. Вдруг с какой-то виноватостью Лиана подошла к нему и, исхудалыми пальцами вытирая слезы с глаз, прошептала:

— У тебя есть закурить?

Он молча дал ей сигарету и прикурил.

— Спасибо… — она жадно затянулась раз, другой. А затем, когда вышли в коридор, сказала: — Ты уж прости меня, дурью башку… Я пошутила. Развезло меня от скуки, вот я и напала на тебя…

И, усмехнувшись, она нежно поправила ворот его халата. Морща лоб, он достал сигарету и прикурил от ее огонька.

— Ты не пугайся меня… — сказала она. — Я сигаретку докурю и в палату уйду…

Щетинистый подбородок Кольки в ярком коридорном свете поблескивал. И она вдруг, как-то запросто потрогав Кольку, спросила:

— Сам-то женатый?.. А то я, может быть, поторопилась с навязыванием.

Забыв, что она больная, он ответил:

— Я один…

— Значит, я не ошиблась… — улыбнулась она и от волнения покачнулась. Затем, коснувшись его руки, спросила: — Всю жизнь один?

— Всю жизнь, — вздохнул он.

— Значит, ты берешь меня?

— Зачем?

— Я тебе детей буду рожать…

Ноздри ее вздрогнули. И взгляд стал вновь диким и упрямым.

— Мы будем лучше жить, чем другие… — вдруг зашептала она. — Я так рада, что познакомилась с тобой. Но только ты не думай, что подзаборная… Я совсем недавно осиротела,

понимаешь ли ты, совсем недавно… — И она прижалась к его груди.

— Успокойся… — ласково произнес он, чуть тронув рукой.

— Как же нам теперь жить?.. — спросила она.

— Это не твоя забота… — произнес он и вдруг замер. «Что я делаю? Ведь она же больная». — Иди в палату… — печально сказал он. — Пошутили, и хватит.

Появившееся счастье разом как-то исчезло. Он снял с головы белую шапочку и вытер ею лоб.

— Что с тобой? — растерянно спросила она. — Почему ты меня обманываешь?

Он грубо отвел в сторону ее протянутые руки.

— Нас могут увидеть… Лучше поговорим там, в палате… — и подтолкнул ее к двери.

Лиана покорно вошла в сумрак и, подойдя к зарешеченному окну, остановилась.

— Мне страшно, очень страшно… — обхватила она руками голову. — Ну что я такого сказала, что ты сердишься на меня.

Ей было обидно, что ее не понимали.

— Вздор нести не время… — пробурчал он. — Да и наскучило все…

— Нет, нет… — взорвалась вдруг она. И двое больных, привстав с кровати, растерянно посмотрели на нее.

Он решил закрыть палату и уйти спать в дежурку. Но Лиана загородила ему выход.

— К чему все это?.. — произнес он как можно вежливее. — А во-вторых, я пьяница и не хочу жениться.

— Тем лучше… — прошептала она.

— Смешная ты и упрямая… — улыбнулся он, и вновь появившийся в нем азарт заставил его позабыть, что она больная.

Ее дыхание было очень близким, и он чувствовал его на своих щеках и шее.

— А может, ты прикидываешься?.. — вдруг произнес он. — Специально все делаешь, чтобы больных разбудить…

— Нет, нет… — воскликнула она и отняла его.

— Пойми, да разве все это возможно… — говорил он ей. — Ты больная, а я пьяница. Никто не поймет нас.

Прижавшись к его груди, она прошептала:

— Ради бога, не бросай меня, прошу тебя…

— Да как же тебя бросишь… — вздохнул он.

Почти все больные, как по команде, встав с кроватей, настороженно смотрели на них.

Дома он объявил матери о своей любви к Лиане. Она удивилась неожиданному поступку сына. Но Колька ее успокоил:

— Я ее не неволил, она сама сказала, что любит меня.

На что мать возмутилась:

— Сколько их у тебя перебывало. И ни одна больше года не задерживалась.

— Эта не такая… — принялся доказывать Колька. — С нее, наоборот, пример брать надо. Ест она мало, фигуру сохраняет. А если бы ты знала, как она танцует. Короче, деваха что надо. Не пропадем мы с ней. За группу она получает сто двадцать рублей. Да и я как следует начну вкалывать. Пить брошу, и заживем на зависть людям.

— А в поссовете распишут вас?.. — спросила она.

— А зачем нам расписываться?.. — сказал Колька. — Мы и так проживем.

— Все же я не советовала бы тебе, сынок, связываться с бабой, у которой психболезнь, — не отступала мать.