Согрешить с негодяем

Эллиот Кара

– Поцелуй в «полянку».

– В «полянку»? – переспросила она.

– Ну да. Одно из названий женских гениталий, которое мне нравится. «Грот Венеры» звучит слишком пафосно, вы не находите? А скажешь «полянка», сразу вспомнишь лето, аромат цветов, трав, вкус ягод.

Кьяра заерзала, сбитая с толку и одновременно заинтригованная.

– А что, есть еще какие-нибудь… названия?

– Муфта, мохнатка, щелка, борозда, карамелька, миска с медом, пипка, – не торопясь, принялся перечислять Лукас.

Ей

казалось, что запретные словечки маслом растекаются по ее коже.

– Их, конечно, существует множество, но сама суть всегда понятна.

– Да, – подтвердила Кьяра, стараясь унять дрожь в ногах. – Очень выразительно.

– Видите, как много можно узнать за пределами библиотеки или лаборатории, – сказал Лукас. – А что до порочного поцелуя… – Он сам прервал себя, проведя кончиком языка вдоль ее ступни. – Наверное, вам нужно как-то помочь оживить воображение.

Пока он ласково гладил ее по лодыжке, а потом и по икре, ей в голову не могли прийти какие-нибудь эротические фантазии. Даже в самых сокровенных мечтах Кьяра не могла представить себе мужчину и женщину… вместе.

Ох, это было бы уж совсем за гранью.

А теперь… А теперь Кьяра вдруг поняла, что ступня не единственная часть ее тела, которая стала влажной.

Она крепко свела бедра вместе, чтобы остановить его.

– Этого более чем достаточно, – сказала Кьяра.

Его рука застыла на ее колене.

Фонарь качнулся, его лицо ушло в тень. И оттуда, из тени прозвучал его голос:

– Достаточно так достаточно. – Откинувшись на спинку, Лукас натянул ей чулки и надел башмак.

Атлас холодил ногу после его прикосновений.

Кьяра выпрямилась, как только карета остановилась. Радуясь, что в полумраке он не видит, как она покраснела, Кьяра расправила юбки.

– Вот наш вечер и подошел к концу. Желаю вам доброй ночи, лорд Хэдли.

– Спокойной ночи, леди Шеффилд. – И пока кучер обходил карету, чтобы открыть перед ней дверцу, Лукас добавил: – Надеюсь, что те очаровательные духовные песнопения, которых вы сегодня вдоволь наслушались, навеют вам добродетельные сны.

На следующее утро Лукас встал намного раньше, чем обычно, и тут же распорядился, чтобы подали горячей воды для бритья.

– Прошу прощения, сэр, – обратился к нему камердинер, поставив на умывальник тазик с водой и разложив бритву. – Желаете еще чего-нибудь?

– Хм? – В какой-то момент Лукас вдруг сообразил, что напевает фразу из «Мессии» Генделя. – Нет-нет, это все, Хэмфри. Передайте повару, что я сейчас спущусь к завтраку. Оденусь сам.

В ответ повисла долгая мучительная пауза. Со щекой наполовину в мыльной пене Лукас повернулся от зеркала.

– Что-то не так, Хэмфри?

– Помимо жутчайшего состояния вашего гардероба, сэр? – Камердинер

скрестил руки на груди. – Может, вы предпочитаете, чтобы я подал прошение об увольнении? Складывается впечатление, что вы недовольны моей службой.

– Вы все еще причитаете по поводу перепачканных рукавов?

– Ваш лучший сюртук больше никогда не будет выглядеть так, как должно. А светло-серые брюки… – Хэмфри пожал плечами. – Они просто превратились в тряпье.

– Закажите другую пару. – Лукас отер лицо. – Черт, закажите полдюжины, если от этого ваша физиономия повеселеет.

– Моя физиономия здесь ни при чем. Одежда – дело серьезное, милорд. Осмелюсь заметить, что пока никто не критиковал ваш стиль в одежде.

– Критиковали только ее отсутствие на мне, – заметил он.

Хэмфри фыркнул.

Перейдя в гардеробную, Лукас выбрал темно-синюю куртку, темно-желтые бриджи и самые удобные сапоги.

– Им требуется починка, сэр, – заявил Хэмфри, с ужасом глядя на разношенные сапоги.

– Не волнуйтесь. Мне сегодня придется помесить навоз на «Таттерсоллз», – успокоил его Лукас. Он молча обмахнул сапоги. – Скажите, когда я был маленьким, у меня был пони?

– Да, милорд. Сэр Генри подарил его на день рождения, когда вам исполнилось семь лет.

– Я так и думал. – Он повязал галстук. – У каждого мальчика должен быть пони.

– До того момента, пока он не проедется на нем по мраморной лестнице в особняке тетушки на Гросвенор-сквер, – сказал дворецкий.

– У тети Пруденс напрочь отсутствовало чувство юмора, насколько мне помнится.

Хэмфри закашлялся.

– Судя по всему, это так. Потому что вам и пони отказали от дома на всю оставшуюся жизнь.

– Очень сомневаюсь, чтобы Аякс очень сокрушался по этому поводу. Как, кстати, и я. – Лукас сунул часы в карман жилета и отправился вниз завтракать.

Только он взялся за тарелку с яйцами пашот и окороком, как отворилась дверь.

– Ну ты прямо как в деревне, – заявил с порога Фарнем.

– Мы-то думали, что ты еще нежишься в постели, – добавил Инголлз подозрительно нечленораздельно. Их одежда и помятые лица свидетельствовали о том, что оба не спали ночью.

– Будете? – спросил Лукас, поднимая горячий кофейник. – Или подать копченой селедки?

– Меня тошнит при одном упоминании о еде. – Инголлз рухнул на стул возле обеденного стола и сжал голову ладонями. – Лучше налей мне бренди.

Фарнем вытащил бутылку.

– Выпьем за это.

Неужели у него точно такой же жалкий вид после какой-нибудь бурной ночи? Лукас не торопясь откусил тост, проглотив заодно с ним запах табака и шлюх, исходящий от приятелей. В горле запершило.

– Когда вы вернулись? – поинтересовался он. – Я думал, вы на месяц останетесь в Кенте.