Сокол и огонь
Шрифт:
«По мне или просто по женскому телу? — с горечью подумала Мартина, уверенная, что теперь знает ответ: — Как там говорила Фильда, с его аппетитом он не станет чураться даже благородной дамы, если поблизости не окажется никакой другой, более в его вкусе».
Вспомнив эти слова служанки, она нашла в себе силы вырваться из его цепких объятий. Но он продолжал тянуться к ней.
— Знаю, тебе не нравится, что я так нетерпелив, — задыхаясь, проговорил он, — но я безумно хочу тебя. Прямо сейчас.
Торн снова обнял ее, Мартина почувствовала, как он поднимает ее длинную рубашку.
Она закрыла глаза, глубоко вздохнула
— Так это твоим ребенком беременна Эструда?
Его словно ударили обухом по голове, мир закружился перед глазами. Несколько мгновений он стоял неподвижно, будто оглушенный, продолжая стискивать в кулаке ее шелковую рубашку.
Глава 15
Сидя верхом на своем коне, Торн издали наблюдал за свадебной процессией, которая двигалась по дороге к приходской церкви под громкие радостные возгласы многочисленных зрителей. Впереди шли нанятые бродячие музыканты, их разноцветные одеяния казались особенно пестрыми в лучах яркого полуденного солнца.
За ними ехала Мартина. Она сидела верхом на празднично украшенном муле, которого вел под уздцы ее брат. У входа в церковь Райнульф снял ее с седла и передал отцу Саймону. Эдмонд, его семья, рыцари и остальные обитатели Харфорда тоже спешились, но Торн не смотрел на них. Все его внимание было приковано к невесте.
В платье из золотой парчи, отделанном мехом горностая, с волосами, заплетенными в две длинные косы с золотыми нитями, она напоминала богиню из норманнских преданий. Вокруг ее головы развевался на ветру прозрачный шелковый платок, который удерживал на лбу тонкий, украшенный жемчугом венец. Она была такая воздушная, такая царственная… и в то же время такая земная и желанная.
В ее глазах сквозила какая-то грустная отрешенность словно она изгнала из своей жизни все радости и удовольствия и сознательно обрекла себя на страдания.
И пока Эдмонд не подошел к ней и не взял за руку, Торн стоял на дороге и смотрел на Мартину, не в силах отвести глаз от ее лица. Затем яростно дернув поводья, он развернул коня и бешеным галопом поскакал прочь от Харфорда.
Он поедет сейчас в Гастингс, вот что он сделает. Да, поедет в Гастингс и там забудет обо всем.
Когда Торн вошел в бордель, все шлюхи радостно засуетились. Те, кто был свободен, и даже некоторые из уже выбранных посетителями девушек, облепили его как пчелы. Они кинулись стаскивать с него плащ, предлагали хмельной мед и себя, громкими зазывными возгласами привлекая к себе его внимание.
Хозяйка заведения, толстуха Нэн, приблизилась к Торну, бесцеремонно оттаскивая за волосы стоящих у нее на пути девушек.
— Посторонитесь, вы, глупые курицы! — бранилась она по-английски. — Он сам выберет себе подружку, когда захочет. Дайте же человеку вздохнуть!
Слащаво улыбаясь, она подала Торну свою пухлую руку и тот приложился к ней губами.
— Давненько не заходили к нам, сэр Фальконер, — сказала она. — Я всегда рада вам, но странно, что вы пришли именно сегодня. Ведь в Харфорде сейчас праздник. Если я не ошибаюсь, свадьба?
— Терпеть не могу свадеб, — резко проговорил Торн, осушив поднесенный ему кубок. — Они наводят на меня скуку.
Нэн взяла его под руку.
— Что ж, мы сумеем вас развеселить. Верно, девочки?
— Да! Да! — заголосили ее подопечные,
Одна из них, по имени Тильда, с покрытым веснушками лицом, окликнула его, сидя на коленях у клиента. Торн вспомнил ее. Прошлым летом он пользовался ее услугами.
— Возьмите меня, сэр Фальконер, — сказала она Торну. — Я вывела клопов в своей постели.
— А мне они нравились, эти клопы, — вмешался ее клиент, краснорожий шерстобит, один из завсегдатаев. — Они заставляли тебя быть темпераментней! С ними ты не валялась на постели как мешок со свеклой.
Тильда приняла оскорбленный вид.
— Вот именно, когда женщина имеет дело с тобой, единственной причиной ее темперамента могут быть только насекомые!
Черноволосая девушка запустила пальцы в шевелюру Торна.
— Этому стоит только глянуть на меня, и я уже таю.
Чашу Торна снова наполнили, и он быстро опрокинул ее.
— А где Эмилин? — спросил он.
Воцарилась тяжелая тишина.
— Он не знает, — зашептались девушки.
— Нэн? — обратился Торн к хозяйке.
Нэн скрестила свои толстые руки.
— Эмилин свернула шею.
— Господи Боже.
Кто-то подлил ему еще эля в чашу, и он механически выпил.
— Как это случилось? — спросил он.
Опять повисла неловкая тишина, наконец Тильда открыла рот:
— Это был один из этих харфордских псов.
— Тильда! — зашипела Нэн.
— Что? Я же не говорю, кто именно.
— Да уж, лучше попридержи язычок, — предостерегла ее Нэн. — Это может стоить тебе жизни, сама знаешь.
— Вам пригрозили, чтобы вы не болтали? — спросил Торн у Тильды.
— Да, сказали, что с той, которая не станет держать рот на замке, случится то же, что и с Эмилин. Проклятый ублюдок дал всем нам по шестипенсовой монете, чтобы мы молчали. — Она с неприязнью сплюнула на грязный пол.
«Скорее всего это Бернард», — подумал Торн. Ходили слухи, что лет двадцать назад он убил одну девицу, но тогда дело замяли благодаря вмешательству лорда Оливье, который был неравнодушен к своему бывшему оруженосцу. И хотя Бернарда не привлекли к суду за убийство, этот случай все же получил огласку и стал широко известен во всех знатных домах южной Англии. Поэтому Бернарду и пришлось отправляться за невестой во Фландрию — ни один барон или рыцарь не соглашался выдать за него своих дочерей после этого. Да, вероятнее всего, что это Бернард, но зачем? Зачем он, после того как столько лет сдерживал свои гнусные наклонности, снова стал пачкать руки в крови? Конечно, он злобная тварь, но ведь не дурак?
— Знаю, тебе нравилась Эмилин. — Нэн потерла руки. — Но на ее место я взяла новую девочку и могу поспорить, тебе она тоже придется по вкусу.
Она обернулась и помахала рукой, подзывая стоящую поодаль девушку:
— Вилона!
Молодая женщина в розовом халате вышла вперед. Она была светловолосая, с красивыми ровными зубами, белокурые волосы были заплетены в две косы, скрученные узлом на затылке. Именно они и решили дело.
— Я возьму ее, — сказал Торн.
Девушка повела его наверх, в отгороженный занавесками альков, где он уже бывал и раньше, но всегда ночью. Сейчас, в мутном свете серого дня, пробивавшегося сквозь ставни, комнатка предстала во всем своем убожестве: грязная солома валялась на полу, пахло плесенью и характерным запахом порока.