Сокол и огонь
Шрифт:
— А вот и он! — прогремел Годфри, указывая в глубь комнаты.
Все обернулись посмотреть на немытого и непричесанного Эдмонда, который шел к столу через зал.
Бойс фыркнул:
— Гляньте-ка на его физиономию. Будь я проклят, если мальчишка не провалялся всю ночь на соломе.
Его товарищи сочувственно рассмеялись, но Эдмонд, похоже, не разделял на этот раз их веселья. Бледно-розовый румянец вспыхнул на его щеках.
— Твоя жена поведала нам, что ты прошлой ночью пренебрег своими супружескими обязанностями, —
Эдмонд остановился как вкопанный посреди комнаты, его взгляд наполнился стыдом и смущением. Мартине стало даже немного жаль его. Но ее жалость тут же исчезла, когда он посмотрел на нее. В его глазах было что-то, отчего по ее телу прошел леденящий холод. Такой взгляд она видела однажды в детстве, так смотрел дикий щенок, яростно метавшийся взад и вперед в слишком маленькой для него клетке. «Бедняжка», — подумала она тогда и протянула руку, но щенок зарычал и укусил ее.
Свирепо глядя на нее, Эдмонд развернулся и пошел прочь.
Над столом нависло напряженное молчание. Торн разрядил его, начав расспрашивать Райнульфа о предстоящем паломничестве, и постепенно все втянулись в застольную беседу. Однако Мартина заметила, что Бернард не принимал участия в разговоре. Он резал мясо и отправлял его в рот, кусок за куском, прерываясь лишь затем, чтобы бросить на нее змеиный взгляд своих прищуренных холодных глаз.
— Я этого не вынесу. — Мартина плакала на плече Райнульфа, когда они прощались, стоя на подъемном мосту через внешний ров замка. Она обещала себе, что не будет плакать, но слезы лились сами собой. — Я не переживу эти два года без тебя.
— У тебя теперь есть… — начал было Райнульф.
— Нет-нет, — она подняла на него глаза. — Не говори мне опять, что у меня теперь есть Эдмонд, что он позаботится обо мне. Он не способен позаботиться даже о себе.
— Я хотел сказать не это, — Райнульф ласково потрепал ее по руке. — Я хотел сказать, что есть Торн, и он будет заботиться о тебе.
На минуту потеряв дар речи, Мартина посмотрела на сакса, который уже попрощался с другом и теперь стоял у ворот замка, издалека наблюдая за ними.
— Что ты хочешь этим сказать?
Райнульф поколебался.
— Эдмонд еще… очень молод. Я уверен, что со временем он возмужает, но пока что, в мое отсутствие… в общем, я подумал, что пока меня не будет рядом, лучше, если о тебе позаботится кто-то… более надежный и сильный.
Мартина отступила назад и смахнула слезы.
— Ты попросил сэра Торна заботиться обо мне?
— Да. Твой несдержанный характер беспокоит меня теперь больше, чем когда-либо. Ты всего день, как замужем, а уже начала с того, что публично выставила на посмешище своего му…
— Это меня выставили на посмешище, — резко оборвала она его. — И я имела полное право…
— Но
Мартина рассмеялась.
— Он поклялся тебе на этом никчемном кусочке обмотанной кожей стали? Да он не больше моего верит, что в этот негодный кусок истлевшей материи когда-нибудь заворачивали божественного младенца. Так что его клятва ничего не стоит.
Райнульф стал очень серьезным.
— Торн благородный человек и держит свое слово. Он заверил меня, что ни один волос не упадет с твоей головы. Но все же, мало ли что тебе может понадобиться, и вот это…
Он извлек из-под сутаны кошелек и сунул его ей в руку. Кошелек был очень тяжелым, развязав его и заглянув внутрь, она увидела поблескивающее в нем золото.
— Церковь получила все мои земли, — сказал Райнульф, — но я оставил себе определенное количество… движимого имущества.
Мартина понимающе улыбнулась:
— Имущества, которое можно спрятать от посторонних глаз.
Он нахмурился:
— Имущества, которое однажды может пригодиться тебе больше, чем церкви. Но ты права, его, несомненно, следует спрятать.
Мартина опустила кошелек в карманчик под кушаком. Райнульф подозвал мальчика, держащего под уздцы его коня.
— И никто, даже Эдмонд, не должен знать о существовании этого кошелька, — добавил он.
«Особенно Эдмонд», — подумала Мартина. Она не была глупой. Имущество, данное ей как свадебный выкуп, все равно являлось собственностью мужа до конца его жизни. Золото в этом кошельке было ее единственной настоящей собственностью, и она не позволит ему наложить на него лапу.
Брат забрался на лошадь, и Мартина снова залилась слезами. Как и восемь лет назад, когда он уезжал, оставляя ее в обители Святой Терезы. Воспоминания о той разлуке и о том, как долго и тяжело она переживала потом отсутствие брата, только усилили ее грусть и сделали сегодняшнее расставание еще больнее.
Она взяла его руку, а он склонился в седле, целуя ее мокрую щеку.
— Ты глупенькая и упрямая, сестричка, но я все равно очень люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя. Прошу, пожалуйста, береги себя.
— Постараюсь.
Райнульф помахал рукой Торну, повернул коня и тронулся в путь. Мартина стояла и сквозь слезы, текущие из глаз ручьем, смотрела и смотрела, пока он не превратился в маленькую точку на горизонте.
«Ну вот, теперь я совсем одна, — подумала она. — Совершенно одна».