Сокол и огонь
Шрифт:
— О Мартина… Господи, что же он с тобой сделал?
— Я промыла раны, как могла, — сказала крестьянка. — Ее ноги тоже изранены. Она, видно, провела в лесу всю ночь. И эти раны на груди… Но хуже всего лицо…
Торн убрал спутанные волосы с лица Мартины. Щека была в ссадинах, губа рассечена, на лбу синяки; слава Богу, могло быть и хуже.
— Посмотрите, что с другой стороны, — сказала женщина. Она взяла голову Мартины и осторожно повернула.
— Боже! — не удержался Торн.
Вся другая половина представляла собой одну большую кровоточащую рану. Его сердце готово было выпрыгнуть из груди. Ярость,
Несомненно, это работа Эдмонда. Человек, которому он ее отдал, напал на нее, терзал, как дикий зверь. Судя по отметинам на горле, он пытался задушить ее. Ему ничего не стоило сломать ей шею.
«Эмилин свернули шею, — вспомнил он слова толстухи Нэн. — Один из этих харфордских псов». Тогда Торн решил, что это сделал Бернард, зная его гнусные привычки, но сейчас до него дошло, что это был Эдмонд, такой же кровожадный, как и его братец. Эдмонд восхищается Бернардом, старается во всем подражать ему. А Торн, ослепленный жаждой получить землю, закрывал глаза на зловещие признаки. И в том, что Эдмонд сотворил сейчас с Мартиной, виноват он, Торн. Он ответственен за случившееся, он должен был предвидеть это, зная о дурном воспитании юнца. Он старался не замечать факты, которые должны были настораживать его потому, что это помешало бы осуществлению его планов.
— Господи Иисусе, — прошептал он, охватив голову руками. Он же поклялся Райнульфу защищать эту женщину — женщину, которая верила ему, полюбила его, отдалась ему. Она жила в его мыслях… его сердце…
Мартина слабо застонала.
— Мартина, я здесь, — Торн взял ее за руку.
Ее веки дрогнули.
— Это ты, — прошептала она, приоткрыв глаза. — Ты пришел.
— Да. Я позабочусь о тебе. Отныне и навсегда.
Она слабо улыбнулась.
— Голова болит. Что со мной стряслось?
«Она ничего не помнит. — Он беспомощно покачал головой. — Какой смысл говорить ей правду — что ее собственный муж избил ее, овладел ею с помощью грубой силы и чуть было не убил?»
— Я, наверное, упала с кровати?
Он кивнул, в горле стоял ком.
— Скажи маме, чтобы она поцеловала меня там, где болит.
Некоторое время он смотрел на ее израненное лицо, в по-детски молящие глаза.
— Я сам поцелую тебя. Где болит? — хриплым, прерывающимся шепотом ответил он.
Наклонившись к ней, он нежно прижался губами к ее здоровой щеке.
Она схватила его за руки.
— Я знала, что ты придешь, папа. Я всегда верила, что ты вернешься к нам.
«Папа». Торн видел, что она старается не впасть в забытье.
— Спи, родная, — мягко и настойчиво приказал он.
Послушно кивнув, Мартина закрыла глаза и тут же уснула. Она была очень бледна, и если бы не ровное тихое Дыхание, можно было усомниться в том, что она жива. Слава Богу, что ее раны, какими бы ужасными они ни были, все-таки несмертельны. Он взял в руку ее ладонь и, прижав к губам, поцеловал.
Закрыв глаза, он вдруг представил Эдмонда… Эдмонда, склонившегося над ней… Эдмонда, державшего ее за горло… Эдмонда, лежавшего на ней…
Нельзя позволить ему уйти от возмездия за то, что он сделал с ней. По закону и обычаю она целиком во власти своего мужа. И он имеет полное право поучать ее так, как ему заблагорассудится, даже избивать, не неся за это никакого наказания. Случаи жестокости
Но сначала надо подумать о Мартине. Он должен спрятать ее в безопасном месте и приставить кого-то ухаживать за ней. Торн позвал Питера.
Увидев Мартину, его друг побледнел.
— Эдмонд? — спросил он, глядя Торну в глаза.
Торн кивнул.
— Можешь рассчитывать на меня, — сказал Питер, сжав руки в кулаки. Жест был непроизвольный, но Торн понял, что он означает: Питер славился как непревзойденный кулачный боец.
Да, Питер действительно верный и преданный друг, ведь только что он предложил свою помощь в деле мести, мести не кому-нибудь, а сыну его сюзерена. Это ли не проявление настоящей дружбы? Но Торн не может воспользоваться услугами Питера. Он сам должен отомстить, иначе до конца жизни ему не будет покоя.
Он встал.
— Я займусь Эдмондом. А ты приведи сюда Фильду. Пусть она соберет вещи леди Мартины, потом отвезешь ее в Харфорд. Если Эдмонд дома, постарайся не сталкиваться с ним. Если его там нет, узнай, где он.
— Ты хочешь отвезти леди Мартину в Харфорд? — спросил Питер.
— Да.
— Но ведь это небезопасно, учитывая, что там Бернард и его люди…
— Не в замок — в мой дом, в птичник.
Питер ушел. Торн поблагодарил крестьян и дал им несколько монет. Затем он завернул Мартину в свой плащ, сел на коня, с помощью мужчины посадив спящую Мартину рядом, и направился к Харфорду.
Она что-то встревоженно пробормотала.
— Все хорошо, — прошептал он. — Спи.
Вначале надо позаботиться о Мартине. Потом он займется Эдмондом.
Мысли и образы, как тени облаков, проплывали в воспаленном сознании Мартины. Она ощущала тепло чьих-то сильных рук, слышала цокот копыт по настилу подъемного моста, какие-то возгласы…
Она проснулась, лежа на пуховом матраце.
— Сейчас я вас обмою, миледи… — услышала она знакомый и подбадривающий женский голос. — Вот так, посидите спокойно… Теперь проденьте руки в рукава… Все, спите, миледи. Вам необходимо поспать. Об остальном позаботится сэр Торн.
Во сне Мартина металась и стонала, и Торн, сидевший возле ее кровати, постоянно вскакивал со стула. Он смачивал полотняную ткань и вытирал ее горячий лоб.
Все утро он просидел подле нее в птичнике, молясь и строя планы. Большую часть ночи она спала спокойно, но иногда, как сейчас, ее преследовали кошмары и тогда она беспокойно вздрагивала.
Торн приложил ладонь к ее голове.
— Нет! — дико вскрикнула Мартина, отмахиваясь слабыми руками.
Он встал со стула и присел на кровать.
— Миледи… Мартина!
— Нет! Не трогай меня! — Она ударила Торна кулаком в нос, на секунду боль ослепила его.
Он схватил ее за руки, она вырывалась. Глаза ее были открыты, и их переполнял страх.
— Мартина! Это я! Торн!
Он шептал ей в ухо нежные слова, целовал ее. Какое-то время она еще извивалась в его руках, но постепенно расслабилась и успокоилась.
— Отдыхай. — Он поправил подушку и убрал с лица разметавшиеся волосы.
— Торн, — прошептала Мартина, не открывая глаз.