Сокол и огонь
Шрифт:
— Я готов помочь, — вызвался Питер, снимая свой шлем.
Мэтью повернулся к Торну:
— Сэр Торн, вы позволите леди Мартине заняться вашими ранами?
Торн посмотрел на Мартину; вера, светившаяся в его взгляде, наполнила ее гордостью и страхом. «Я не имею права ошибиться, он не должен умереть», — подумала она.
— Да, — прохрипел он. — Я разрешаю ей лечить меня.
— И все же нам понадобятся крепкие руки, чтобы держать его, пока миледи будет работать, — сказал брат Лука.
Мартина поднесла к губам Торна чашу с бренди и приподняла голову.
— Выпейте это, и нам
Он посмотрел ей в глаза.
— Что здесь помимо болиголова?
Молодой монах раскрыл рот и застыл в изумлении. Торн ухмыльнулся, затем быстро выпил содержимое чаши. Когда Мартина отпустила его, он протянул левую руку и с необычайной нежностью провел костяшками пальцев по ее щеке, вниз по скуле до подбородка и шеи, внимательно следя за движениями своих пальцев, будто вспоминая очертания ее лица. На какое-то мгновение Мартина забыла разделяющую их пропасть, забыла причиненную им боль, ощущая лишь реальность происходящего, от которой замирало сердце.
Мэтью закашлялся, и она, взяв руку Торна, опустила ее. Питер не заметил этой сценки, занятый своими доспехами, которые он снова натягивал на себя. Брат Мэтью знал, что отношения Мартины с Торном не были невинными, но совершенно не обязательно, чтобы об этом стало известно всем окружающим.
Она опустила ладонь на влажный и горячий лоб Торна.
— Закрой глаза, — прошептала она.
Он качнул головой.
— Нет, я хочу смотреть на тебя.
Но его веки уже отяжелели.
— Ты очень упрямый. — Она улыбнулась.
Торн тоже улыбнулся в ответ, не сводя с нее глаз, в которых уже начало расплываться окружающее.
— Да, я именно такой, — проговорил он слегка заплетающимся языком.
И когда его веки закрылись, она нежно прошептала:
— Спи.
Торн беззвучно прошептал слово «нет», а затем его голова склонилась набок, левая рука соскользнула с кровати, что-то выпало из нее и покатилось по полу.
Питер нагнулся и подобрал упавшую вещь.
«А-а-а, — подумал он, покачивая маленькую изящную вещицу на ладони, — мне бы следовало давно догадаться».
В последние три месяца Торн постоянно носил с собой какую-то вещицу, часто доставал ее из-за пазухи и в одиночестве любовался, не показывая ее Питеру и не отвечая на его расспросы о том, что это за вещь. Когда они подобрали его после взятия Блэкберна, он сжимал ее в кулаке.
— Что это? Что он держал в руке? — спросила Мартина, опуская руки в тазик с горячей водой и намыливая их.
Питер заколебался. Это была белая королева из шахматного набора, подаренного ею Эдмонду на свадьбу, — фигурка, таинственным образом исчезнувшая оттуда сразу после свадьбы. Поскольку Эдмонд не играл в шахматы, ему, наверное, было безразлично, а остальные тоже не придали значения пропаже.
Так вот, значит, что Торн носил у себя на груди, у сердца, на что любовался подолгу и что ласкал пальцами — скульптурный портрет леди Мартины Руанской. Слабая замена реальной женщины, но это единственное, что ему осталось. Знает ли она о его чувствах? Наверное, нет. Д если нет, то и не в его, Питера, праве, раскрывать ей секреты своего друга и господина.
— Что это было? Камешек? — вытирая руки, спросила Мартина.
— Ага, —
Кивнув, она указала ему на тазик:
— Могу я попросить вас вымыть руки?..
Мартина убрала со лба Торна непослушную прядь каштановых волос, ее взгляд скользнул по его длинному телу, остановившись на торчащих из плеча стрелах и совершенно ужасной ране на ноге. Глубоко вздохнув, она несколько взволнованным, но решительным голосом сказала:
— Ну что ж, можем приступать.
Глава 18
Торн открыл глаза. Была полночь. Из-за занавесок, закрывающих его койку, доносилось мерное дыхание спящих раненых. Справа от него слабо мерцал огонек ночного светильника. В лазарете было тихо. Краем глаза он заметил что-то светящееся слева от себя. Даже не пытаясь привстать, хорошо зная, что без посторонней помощи это не получится, Торн повернул голову на свет, моля Бога, чтобы это была она…
Она сидела, подобрав ноги, в огромном специально для нее принесенном кресле и крепко спала. Свет исходил от масляной лампады, стоящей на прикроватном столике рядом с батареей ее пузырьков и флаконов с порошками, стопкой свежих бинтов, кувшином для воды и чашей. Значит, она здесь, сидит подле него дни и ночи, ухаживая за ним… интересно, сколько дней он уже в лазарете?
Он совершенно не помнил, как его привезли в монастырь Святого Дунстана. В памяти остались лишь смутные и болезненные обрывки воспоминаний о первом дне. Наверное, прошло дней пять или около того. Пять дней и пять ночей, и все это время Мартина находилась рядом, только ненадолго отходя от него, чтобы поспать и привести себя в порядок. Брат Мэтью пытался запретить ей приходить сюда, настаивая на том, что монастырская больница не место для женщины, но она отчаянно спорила, доказывая, что нужна Торну.
И несомненно, так оно и было. Он чувствовал ее присутствие, даже лежа без сознания. Конечно, она была ему нужна. В доказательство этого он мог бы привести миллион причин.
Например, сейчас ему нужно было просто видеть ее. Соблюдая монастырские правила, предписывающие ей носить самую скромную одежду, она была одета в простую темную тунику и закутана в белую накидку, полностью скрывающую ее роскошные волосы. Лицо и руки мягко сияли в свете ночной лампы, проникающем сквозь полупрозрачные занавески. Брови и ресницы казались черными, как сажа, на матово-белой коже. Припухлые губы слегка приоткрылись во сне, обнажая край безупречно белых зубов.
На коленях Мартины лежала открытая книга. Торн попытался протянуть к ней правую руку, но едва приподнялся и сделал одно движение, как боль пронзила плечо, и он откинулся на подушку, хватая воздух открытым ртом. Подождав, пока утихнет боль, он повторил попытку уже другой, здоровой рукой, но не дотянулся и столкнул книгу с ее колен.
Стук упавшей книги разбудил ее, она резко вскинула голову, осматриваясь.
— Что такое… — прошептала она, жмурясь от света. — Торн, ты в порядке?
Увидев, что его рука беспомощно свешивается с кровати, она аккуратно вернула ее на место и, наклонившись, подняла книгу.