Сокола видно по полёту
Шрифт:
— Но почему они не убили вас, Роберт? — удивлённо воскликнула леди Уэйнвуд.
Он благодарно кивнул за своевременный вопрос.
— Потому что мне повезло — у дочери вождя племени оказалось доброе сердце.
Роберт посмотрел на дальний край стола, где сидели самые зрелые воины, и чьё слово имело наибольший вес — Белмор, Ройсы, Илис Уэйнвуд, Гилвуд Хантер, Утор Толлетт, Хортон Редфорт. Убедился, что они его внимательно слушают и перевёл взгляд на мать.
— Грай тайком носила мне еду, пока Трёхпалый Тиметт решал, достаточно ли рудников закрыли Аррены, чтобы убить меня быстро, или стоит проучить их, отсылая меня по частям по разным замкам…
Ему
— Только благодаря этой девушке я не умер с голода, матушка! И только благодаря ей я вообще остался жив. Она уговорила своего отца не убивать меня.
Художник: Виктор Орешников.
Роберт обошёл стол и приблизился к сидящим и стоящим у стен. Он медленно шагал вдоль, давая возможность рассмотреть свой шрам, наблюдая, как меняются лица, и восклицал с тем же напором:
— Вы правда думаете, что если я покажу дорогу к поселению, то мы легко и просто одолеем их?! Да добрую часть нашего войска они выкосят ещё на подходе! Их дозорные караулят все подступы, сообщения об угрозе передаются сигнальным дымом мгновенно. Я ходил в караул и знаю, о чём говорю! Их лучники перестреляют нас, как куропаток — с деревьев и из-за камней. А для остальных после спуска к ущелью устроят горный обвал. Но те, кто всё же доберётся, придут на голый пустырь. Горцы просто уйдут, покинут насиженное место, забрав с собой всё, что смогут унести. Они забьются глубже в горы, построят новый лагерь. И если до этого они тревожили нас время от времени, то тогда объявят нам войну в полную силу. По нашим дорогам станет невозможно ездить, мы не сможем ходить на охоту, наш скот будут травить, а крестьян вырезать, как свиней. Всё, чего мы добьёмся таким походом, это погубим своих людей и развяжем войну. И ваш лорд станет клятвопреступником!
Роберт сам налил немного вина в кубок и медленно выпил, давая себе передышку, а своим оппонентам время осознать услышанное, и проникнуться им.
— Но в нашей власти не допустить этого, — уже спокойнее сказал он. — Мы можем сделать и больше — мы можем начать жить в мире!
— Мы никогда не будем жить с горцами в мире, — сказал Джон Линдерли. — Слишком много обид у нас друг на друга. Как можно забыть своих убитых родных и друзей? Как это можно простить?
— Горцы убивали и Арренов, милорд, — сказал Роберт. — И там, в горах, я никогда не забывал, кто я и откуда. Когда Обгорелые взяли меня на захват обоза, я не убил ни одного стражника. Потому что это были мои люди! Но я не мог помешать Обгорелым убивать вас. Теперь могу! — Роберт ткнул себя пальцем в грудь. — Это знак того, что я Обгорелый. И ещё это символ дома моих предков. Сокол и Полумесяц навсегда выжжены огнём на моём сердце! Я могу помешать вам убивать друг друга! Ведь теперь и вы, и они — моя семья!
— Но почему ты должен жертвовать собой?! — взмолилась Лиза.
— Потому что другого пути нет. Потому что я лорд Долины. Потому что кто-то должен это сделать. Почему не я? — Он снова обратился к Линдерли: — Мы не забудем погибших, милорд. Мы будем чтить их память. И строить новую жизнь вместе. Я знаю, вы думаете, это невозможно… Но нужно лишь захотеть… и найти что-то такое, что нас объединит.
Роберт подал знак, и Пейн принёс ему рубашку и дублет. Одеваясь, он продолжал:
— Далеко на севере живут дикие племена —
— А нам нечего понимать, у нас с горцами нет общих врагов! Они — единственные наши враги! — раздражённо воскликнул правитель Трёх Сестёр. Его слова тут же одобрили выкриками и согласным гудением, хотя поддержка уже не была такой единодушной, как в начале заседания. — У нас не может быть с ними одинаковых интересов!
— Вы уверены, лорд Сандерленд?
— Не могу говорить за других, но скажу за себя — у меня не может быть с этими выродками ничего общего! Они убили одного моего сына, а другого покалечили. Я знаю, лорд Роберт, что это вы спасли Рейлона, не выдали им его…
— А он спас меня. Ведь это он сказал, где меня искать. Так что мы квиты.
— Но только он остался без руки!
— Вы меня обвиняете в этом?!
— Нет, лорд Роберт. Я говорю лишь, что мне с горцами не по пути!
— Знаете, что сломило упрямство вождя Обгорелых? Какой довод стал решающим и убедил его согласиться на наш с Грай брак? — Роберт, уже полностью одетый, вернулся к столу, небрежными щелчками расправляя кружева манжет. — Возможность, что его внук может стать Королём Гор и Долины.
— Несбыточная мечта! — фыркнул кто-то в толпе.
— Может, и так, — согласился Роберт. — Но разве это недостойная мечта? И такая уж она несбыточная? Что мешает нам стать независимым королевством?! У нас есть для этого всё — богатые рудники, скот и жирная земля, хорошо вооружённая армия, море с трёх сторон и леса для строительства собственных кораблей. Нам нужно только навести порядок в своём доме и обеспечить мир. А потом мы вместе с горцами сделаем Долину процветающей! И теперь весь вопрос в том, хотите ли вы сами этого?! Вы, лорд Тристон, хотите или нет? А вы, сир Лин? — Роберт вновь не стоял на месте, подходил к вопрошаемому и смотрел ему в глаза: — Лорд Джон Ройс? Лорд Нестор Ройс? Сир Темплтон? Сир Хардинг? Лорд Графтон? Лорд Редфорт? Сир Уэйнвуд? Леди Уэйнвуд? Сир Ваксли? Леди Аррен? Неужели вы никогда не мечтали о сильной, богатой и независимой Долине?!
Он остановился в центре и в упор посмотрел на Илиса Уэйнвуда.
— Вы рассказывали мне о выгоде брака и моих обязанностях перед Долиной, сир. А я говорил вам, что не могу поступиться своей честью. Так вот, союз с дочерью вождя самого сильного клана Лунных гор удовлетворит и ваши требования, и моё желание: этот брак непременно принесёт Долине пользу, и мне не придётся нарушать своё слово, данное Обгорелым. Этот брак — единственный из всех мыслимых — не поставит меня перед выбором между долгом и честью. Согласны ли вы дать мне возможность исполнить свой долг, и сделать это с честью?
Члены Совета в замешательстве переглядывались, но никто не спешил отвечать на столь коварно сформулированный вопрос. Остальные тоже озадаченно чесали в затылке, и лишь мейстер Леран не скрывал своей ироничной и одобрительной улыбки. Затянувшееся безмолвие нарушила Лиза Аррен.
— Ты любишь её, сын?
Она спросила это просто — без вызова, без подвоха и обиды, и даже без удивления. Задала вопрос спокойно, ласково, словно они с Робертом беседовали где-нибудь приватно в совершенном одиночестве. Может быть, поэтому и он ответил так же просто: