Сократ
Шрифт:
Посередине просторной мощеной площади высилась поленница для костра, вокруг стояли вооруженные скифы. Рабы принесли две охапки свитков, положили на дрова.
– Что это, граждане?
– спрашивали люди.
– Книги Анаксагора о богах, - отвечали им.
– Сам-то он бежал, а писания его сожгут публично...
Холодок ужаса пробежал по спине Сократа и Алкивиада, когда взвилось пламя и едкий дым окутал агору. Убивать мысль! Жечь разум!
С языка Сократа сорвалось слово, которым эллины называли чужие, отсталые
– Варвары! Остановитесь!..
Стражи не заметили, кто это выкрикнул.
На площади было тихо. Только шипел огонь, пожирая дух Анаксагора.
Тогда впервые оптимист Сократ увидел будущее Афин в тучах.
2
Светлыми ночами, когда лишь стражи да пьяницы бродили по улицам Афин; жаркими ночами, когда люди спали на плоских крышах домов, чтоб овеяло их хоть легонькое дуновение с моря; душными ночами, когда с Пелопоннеса стягивались тучи и грохотали грозы с ливнями; черными ночами, когда луна и звезды забывали о земле и светились во мраке лишь огни перед Парфеноном, Перикл сиживал в перистиле своего дома. Один.
Аспасия уходила спать, и Перикла давило бремя одиночества. Как крысы из нор, выползают недруги, опустив забрала на лица, и бьют, бьют...
– За что они так на меня нападают?
– спросил он однажды Сократа.
– Кто перерос противника - всегда под ударом, дорогой Перикл, - ответил философ.
– В том ли моя вина, что я всю жизнь радел о благе города?
– Вина - уже в том, чтобы знать больше других, а тем паче - делать больше.
– Неужели таковы мерила, Сократ?
– Да, дорогой Перикл: так мы еще малы.
Перикл не мог примириться с потерей Анаксагора, с унижением и очернением Аспасии, которую позорящие надписи на стенах и стихи в комедиях называли бывшей милетской гетерой, доныне занимающейся сводничеством, услаждающей друзей Перикла после пира молодыми девушками. Болезненно переживал Перикл и ложное обвинение Фидия в воровстве.
Он думал о своих политических противниках. Знаю, чего вы хотите. Вижу вас насквозь, вредоносные! Сначала добиваетесь разрушить мою защитную стену - устранить моих сильных друзей, а там, стакнувшись со Спартой, снести и каменные стены Афин...
В этих невеселых мыслях Периклу все чаще являлось лицо одного из вождей демократов, богатого кожевенника Клеонта. Сам Перикл ничего не знал - ему пересказали близкие. Люди все больше и больше склоняются на сторону Клеонта. Нынче, говорят они, Афинам нужен не бывший блестящий стратег, а блестящий стратег, но теперешний. Клеонт держит такие речи, словно он-то и есть такой стратег...
Старый Перикл туже запахнул свой гиматий, вздрогнул, будто услышал шелест крыл мстительных Эринний. За давние, за чужие вины?..
Однако такие мрачные минуты не убавили его воинственности. Напротив, они скорее подогревали ее.
А честолюбие и любовь к славе подливали масла в огонь.
Перикл
Сократ с тревогой наблюдал за ходом Перикловых мыслей, Спарта - за Перикловыми делами. Два государства, оба греческие. И все же заклятые враги! Ибо в Афинах у власти были демократы, в Спарте - два наследственных царя из двух родов, деливших между собой царский трон.
Зависть и ненависть спартанцев уже переросли размеры той многоталантовой взятки, которую Перикл год за годом тайно отправлял в Спарту - за ненападение.
При поддержке олигархов в полисах морского союза, где заранее разожгли вражду к Афинам, Спарта грозила войной.
Народное собрание в Афинах клокотало. Преобладало нежелание воевать. Но Перикл верил в силу Афин:
– Располагает ли Спарта столь богатой казной, какая есть у нас? Кто морская держава - Спарта или мы? В чьем распоряжении все крупнейшие торговые порты - в ее или в нашем?
И не слышал Перикл тихих возражений друзей: а такой же ли у Спарты незащищенный, ранимый, доступный тыл, как у нас? В гордыне своей Перикл приветствовал проскочившую искру, которая зажгла пламя войны.
Недолгим было торжество Афин по поводу расширения своего влияния. Коринфяне натравили Спарту на афинского хищника. Спарта пригрозила Периклу войной, в то же время предлагая мир. Под двумя условиями.
Первое: Афины изгонят из Аттики всех Алкмеонидов, не щадя самого Перикла, ибо этот проклятый род несет несчастье всей Элладе.
Второе: Афины предоставят свободу всем членам своего морского союза.
Экклесия, многотысячная толпа, собравшаяся на холме Пникс, разразилась гомерическим хохотом. А не желают ли спартанцы, чтоб мы в благодарность за любезное предложение подарили им еще Акрополь со всеми его сокровищами?!
Но не вся экклесия смеялась. Не смеялись аттические крестьяне, желавшие мира, не смеялись и многие афинские граждане, на которых крутость обоих условий нагнала страху.
И опять была черная ночь, жаркая и душная - дышать нечем. Перикл зовет Аспасию, судорожно прижимает ее к себе, пугает словами, в которых звучат отголоски его страха:
– "Перикл, ты больше вредишь Афинам, чем приносишь им пользу!"
Такую поносную надпись он сам прочитал на стене, возвращаясь, как всегда пешком, после народного собрания.
Примет ли экклесия условия Спарты? Изгонит ли его из страны? Допустит ли развал морского союза? Пойдет ли тем самым на ослабление демократии, быть может поставив ее на край гибели?
Экклесия клокотала, как лава в кратере вулкана, но в конце концов отвергла недостойные условия.
Ответ был молниеносным: вспыхнула война.