Сократ
Шрифт:
Когда хоронили Алкивиада, впереди небольшой погребальной процессии несли его копье - в знак того, что те, кого он оставил на земле, будут мстить его убийцам.
9
Гой, сегодня все напейтесь, пейте даже
через силу: умер Критий!
Надпись на афинских стенах
Много афинских демократов, спасаясь от тиранов, вовремя покинули Афины и Аттику, укрылись в Фивах и в пограничной крепости Филе.
И вот после долгих месяцев кровавого правления настал час, когда Критий стоял на высоком пьедестале из тысяч трупов, а тираны не могли уже договориться меж собою - убивать ли больше или меньше, и кого, и за что, у кого что отнять, кому отдать; когда одни афиняне въезжали в роскошные дома убитых, восхваляя
Критий пал в бою, сраженный множеством ран, нанесенных спереди и сзади.
По дороге к агоре тянется шествие, во главе его - Фрасибул и Анит. В колонне шагает приплясывая странный человек. На его голове венок, с которого, развеваясь, свисают разноцветные ленточки; человек восторженно вскидывает руки, выкрикивая:
– Да здравствует демократия! Да здравствует Фрасибул, освободитель!
Это Анофелес. Граждане весело приветствуют его как шута, неотъемлемую принадлежность города.
С таким же энтузиазмом, как Фрасибула, приветствует народ Сократа и его учеников. Сократ, как всегда, босой, на нем его обычный - единственный гиматий, но лицо сияет празднично.
Юная девушка подбежала к нему, увенчала розами. Какой-то мужчина протянул ему кувшин:
– Выпей, Сократ! Сегодня - несмешанное!
Сократ, отхлебнув, восклицает:
– За счастливую жизнь!
На возвышении для ораторов, на которое совсем недавно поднимались Павсаний, Лисандр и Критий, - лицом к площади, набитой людьми так тесно, что и оливке некуда упасть, встали сегодня Фрасибул, демагог Анит и ритор Ликон.
Анофелес в своих лентах пробился к Сократу:
– Что же нету тебя среди ораторов в столь торжественный день?
Взяв кончиками пальцев одну из ленточек его венка, Сократ возразил:
– А зачем это мне?
Анофелес - громко, выспренне:
– Но ты показывал пример бесстрашия перед кровавыми деспотами, перед худшим из них - Критием! Это знают все Афины!
– Ну и разве недостаточно, что это знают все Афины?
– удивился Сократ.
– Неужели же мне еще об этом рассказывать?
Старому воину Фрасибулу легче схватиться с полчищем неприятеля, чем сочинять возвышенные фразы. Он говорит сурово и кратко.
Анит, полагая, что лаконичность Фрасибула не придала достаточного блеска великому моменту, сочным голосом заводит торжественную речь - о вражде богов, о жестокости спартанцев, которую превосходила только жестокость афинской олигархии, возглавляемой Критием. Обещает:
– Мы отпустим на свободу всех, кого бросили в темницу Тридцать тиранов, вернем конфискованное имущество... Обновим славную демократию. Восстановим народное собрание, буле и гелиэю. Вновь введем обычай справедливого избрания архонтов и пританов из числа полноправных граждан путем жеребьевки. Установим бесплатный вход в театры и плату за время, отданное служению городу. Будем выдавать пособия неимущим гражданам...
Долго говорил Анит, много наобещал, под восторженные клики толпы камень за камнем укладывал в основание храма обновленной демократии, которая отныне будет править в Афинах.
Ликон, весьма искушенный в риторике, начал от Гомера и довел до нынешнего великого дня. Речь свою он заключил высокопарной фразой:
– Граждане Афин, друзья! Власть народа даст вам все, что до сей поры виделось вам недосягаемым!
Толпа расступилась. Государственные рабы вынесли амфоры вина - первое из того, что было недосягаемо для бедняков.
ИНТЕРМЕДИЯ ЧЕТВЕРТАЯ
Едва он сегодня вошел и без приглашения направился своей переваливающейся походкой к креслу, которое я всегда ему предлагал, я сразу набросился на него с нетерпеливым вопросом:
–
Округлый живот Сократа заколыхался от смеха:
– Как тебе такое на ум пришло, милый мой северянин? Ты ведь уже немножко знаешь меня. Мог ли я прекратить беседы? Да для меня это все равно что перестать дышать... А было так. Выйду, как обычно, пошататься по городу, встречу знакомого юношу, только заговорю с ним - а он палец к губам и давай бог ноги! Я зову, я кричу ему - куда! Самые преданные мои ученики не желали меня узнавать. Оберегали, добрые души, от меня самого. Не стану врать, это делало меня счастливым - в остальном же очень мало радости приносило мне то время. Критий рассчитывал, что сикофанты застигнут меня, когда я буду по-прежнему "подстрекать" молодежь против него, и я за это поплачусь головой. Но скажу тебе - молчать, когда Критий сотнями умерщвлял своих же, афинян, было для меня мукой... Зато позднее я щедро вознаграждал себя вплоть до самого...
– Знаю, - поспешил я прервать его.
– Когда Афины стали снова свободны, ты начал нападать и на вождей демократии.
– Ошибаешься, друг, - возразил Сократ.
– Нападал я на Крития демократию же всегда только стремился улучшить. Вспомни: права женщинам, облегченье рабам и хорошее образование для всех... Мог ли я молчать, глядя на Анита? Но я не хочу быть несправедливым, даже к нему. После Пелопоннесской войны он получил в наследство разруху. Трудное было время. От могущественных Афин, главы морского союза, остался маленький клочок земли, разоренной дотла... Конечно, нелегко было вести хозяйство в таких бедственных условиях. Но демагог Анит и ему подобные совершенно выпустили вожжи из рук, вместо хоть какого-то порядка воцарились полный произвол и разврат. Не обижайся поэтому, что я тебя поправил: таких, как Анит, уже нельзя было назвать демократами - то были демагоги, зараженные софистикой. Объяснить народу умели все, а вот решить - ничего. Зато где только могли гребли к себе, как все эти крысы, что повылезали тогда из нор. И не спрашивай, до чего возмущал я их своим простым образом жизни и наставлениями к скромности и умеренности. Со старыми и с молодыми я без обиняков обсуждал то, что есть, и то, что должно и чего не должно быть.
– Я читал о так называемых плутократах, - вставил я.
– Они нахватали больше богатств, чем когда-либо было у старых аристократов. Лисий так отзывался об этих скоробогачах: "Люди эти находят родину в любой стране или общине, там, где им открывается возможность большой наживы. Их родина - не община, а имущество".
– Прекрасно написал Лисий, - похвалил Сократ.
– Так метко и я не сумел бы сказать! Но я должен объяснить тебе, что еще из всей софистики особенно подходило всем этим крысам, в том числе Аниту.
Сократ взъерошил бороду и перечислил грехи софистов. Отрицание объективной истины. Каждый человек имеет право убеждать прочих, будто истина - то, что ему таковой кажется. Единственный авторитет - индивидуум. Сила тождественна праву. Нравственно то, что полезно сильному. Даже умно построенная речь может стать инструментом силы.
– Достаточно ли внимательно ты слушаешь?
– многозначительно осведомился Сократ.
– Понимаешь, для чего они использовали риторику? Хотели сказать, что ловкостью языка достигнешь на свете большего, чем мудростью и добродетелью. А софросине? По их мнению, это просто чепуха, раздутая старым чудаком Сократом. Они же, напротив, требовали всего сверх меры, через силу и невоздержанность свою называли радостью жизни. Грубость и бесчувственность полагали свойствами, привлекательными у избранных. Заносчивость свою изображали чувством собственного достоинства. А недисциплинированность провозглашали свободой. Их неустанные проповеди произвола привели со временем к страшным последствиям.