Сокровища Валькирии. Звездные раны
Шрифт:
Мамонт никогда не видел сразу столько счастливых людей, и это счастье как особый вид энергии утекало через сцепленные руки, бежало по огромному кругу и возвращалось многократно усиленное. Казалось, действительно, включи сейчас в эту цепочку мертвого, он мгновенно оживет, ибо не устоять смерти против жизнетворной и мощной волны открытой, беззаботной радости. И захлестнутый ею человек переставал ощущать себя как личность; казалось, душа, разум, плоть и воля — все растворилось в этом хороводе, разделилось на всех поровну и сотни «я» стали неким единым и огромным «Я», таким огромным, что приблизилось небо и синий космос можно стало достать
И было все равно, куда, зачем и по какому таинственному пути бежит этот хоровод, разомкнувшись и вытянувшись в цепочку, ведомую мальчиком — Водящим. Каждый ощущал единственное желание: чтобы это движение не прекращалось, чтобы не разжимались руки. В какой-то момент они утратил чувство земли под собой, и казалось, ноги просто двигаются по воздуху, едва касаясь травы или воды, если внизу оказывалась река, и было одинаково легко бежать в гору или с горы.
Когда хоровод, словно птичий косяк, потянул в глубь Манораи, Мамонт поднялся на курган и сел на камень под старыми соснами.
— Такова участь всех Вещих Гоев, — услышал он. — Соль Знаний слишком горька, чтоб ощущать земные радости.
Перед ним стояла обнаженная до пояса молодая женщина с летящими волосами, словно только что отделившаяся от праздничного хоровода. Отличие от радеющей было лишь в том, что на груди ее висел нож в чехле, осыпанном сверкающими камнями: являться на праздник с оружием запрещалось…
Это была ведунья, хранительница огня — Очага Святогора, Вечная Дева. Когда-то их называли Рожаницами…
Он потянулся взглядом туда, где еще мелькали счастливые лица людей, улетающих, будто осенние журавли.
— Я искал Валькирию…
— Она придет, — заверила Дева. — И у тебя еще будет праздник. А на этом пусть радеют гои. Пусть испытают Радость Мира. Вещему Гою не пристало ликовать во время фазы Паришу. Вернись на землю, Варга. Ты еще не исполнил своего урока.
— Да, помню! — он встал и будто в самом деле только что вернулся на землю, ощутив ее твердь. — Передай Атенону, я исполню урок. Но путь Варги — не мой путь.
— Скажи ему сам. Я всего лишь поддерживаю огонь в его Очаге.
— Проведи меня к Святогору!
— Придет час, и Валькирия сама введет в Чертоги. А сейчас ступай, тебя ищет Дара…
Мамонт взглянул туда, где скрылся хоровод, и побрел по его следу.
Дара встретила его на альпийском лугу недалеко от маскировочных сетей.
— Сейчас на буровой никого нет, — сообщила она. — Все встали в хоровод, в том числе и охрана. Остался один самый стойкий, но с ним-то я справлюсь… Пора! Другого случая не будет!
Она всегда умела приводить его в чувство…
Мамонт не удивлялся тому, что секретный объект был брошен, как корабль в Бермудском треугольнике: людей смыло незримой волной и все осталось открытым, вплоть до сейфа, на земле валялось оружие, солдатское обмундирование, а на кухне доваривались щи в котле и прела каша.
Начальник партии остался на участке лишь потому, что сам себя приковал наручниками к железному колесу вагона, и теперь рвался, как подранок за улетевшим птичьим клином…
9
Пользуясь своей прежней популярностью, Сергей Опарин довольно быстро и без особых хлопот учредил благотворительный фонд «Беловодье» и на первые пожертвования, сделанные опять же по старой памяти «Мемориалом» и фондом помощи бывшим политзаключенным, арендовал помещение и набрал небольшой штат. Подобные организации росли как грибы, и
И в самый неподходящий момент его неожиданно пригласили в отдел по розыску иностранцев, где он бывал не раз, узнавая о судьбе пропавшего Адольфа фон Шнакенбурга.
— Кажется, мы нашли вашего штандартенфюрера, — сообщили там. — Вы сможете его опознать?
Сергей решил, что немец мертв и сейчас повезут в какой-нибудь столичный морг, однако привезли его в спецприемник для лиц, не имеющих документов. Сначала фон Шнакенбурга показали в камере, сквозь волчок, затем провели официальное опознание в кабинете. Бывший эсэсовец, казалось, выглядел несколько моложе, чем четыре года назад, намного бодрее, энергичней, а самое главное — источал полнейшее счастье. Он уже отлично говорил по-русски, что и смущало милицию (не хотели признавать за иностранца), разговаривал весело и радовался всякому пустяку. Опарина он узнал сразу же, и восторгу его не было предела.
— Сергей! Сережа, как я счастлив! — бросился обнимать, но был оттащен милиционерами. — Спасибо тебе, дорогой! Ты открыл мне новый мир! Только сейчас, через пятьдесят лет, я понял, какую непоправимую ошибку мы совершили! И я еду теперь в Германию, чтобы найти виновных! Кто нас стравил и столкнул лбами! И найду их, будь уверен! Это говорю я, помощник Рудольфа Гесса, штандартенфюрер СС!
На все замечания и просьбы замолчать он как-то непринужденно и беззлобно матерился и продолжал свое.
После опознания Опарин попросил разрешения поговорить с немцем, и оперативник, сопровождавший его, разрешил на радостях (отыскали фашиста!), однако предупредил:
— Экспертиза признала его невменяемым. Свихнулся эсэсовец, сдвинулся на любви к России. Есть заключение…
В отделе по розыску Сергея все еще считали журналистом, делились подробностями, и он не переубеждал милицию.
— А мне показалось, он просто счастлив.
— То есть как это счастлив? Сидит за решеткой, без паспорта, в чужой стране, но смеется и радуется — неадекватное поведение!