Сокровища животного мира

Сандерсон Айвен

Мир безбрежных лесов разделен на целый ряд горизон­тальных прослоек, лежащих друг над другом наподобие шоколадного торта. В самом низу находится подземный слой где множество животных, в основном довольно мелких проводят всю свою жизнь безвыходно или изредка отважи­ваясь выйти не то что на божий свет, а даже и в ночную темень. За ним следует второй слой — тот самый, в котором мы только что побывали, — лесное дно.

Выше этого слоя все живое отрекается от земли и пребывает в воздушных сферах — сначала на широколи­ственных деревьях (высотой с обычные плодовые деревья), которые растут повсюду в таинственном полумраке, затем поднимается в следующий слой — кроны гигантских деревь­ев, сливающиеся в сплошную крышу, поддерживаемую бес­численными колоннообразными стволами, — такая крыша простирается над целыми районами. Я хочу, чтобы вы вместе с нами поднялись

на этот «воздушный континент» и своими глазами увидели удивительный животный мир, сохранившийся с незапамятных времен, когда человека не было еще и в по­мине.

Если взглянуть вверх, стоя посреди нашего лагеря, затерявшегося в глубине охотничьих угодий деревни Эшобе, да и в любом другом месте нашего района, по площади не уступающего Уэльсу, всюду увидишь одно и то же. Поверх всего громадного пространства раскинулся сплошной полог зелени, сквозь который лишь кое-где пятнышком проникает далекий луч, и где царит лишь слабый отсвет пылающего в небе солнца.

Сверху густой лес похож на бесконечный плюшевый ковер, мягкими волнами уходящий к горизонту во все стороны, куда ни глянь. Цвета его со сменой сезонов непрерывно меняются. Дожди приносят бледно-зеленые то­на, сухой сезон — тропическая осень — кроет все багрянцем, когда тысячи экзотических плодов, от малых до больших, созревают и падают, унося свои яркие, сочные краски в сумрак нижнего мира. Небольшие дожди и горячее солнце приносят мириады цветов — розовых, голубых, зеленых, жел­тых, пурпурных, бурых и алых. Мне случалось видеть лесной полог, сплошь расцвеченный узором из золотых цветов мимозы и огненно-красных «лесных огоньков».

Неисчислимые полчища мелких существ проводят всю свою жизнь, как проводили ее и их предки в течение бессчетных веков, в просторах таинственного воздушного континента, скрываясь в его недрах и никогда не ступая на землю. Только немногие из них — некоторые обезьяны, ля­гушки и крысы — иногда спускаются вниз в поисках воды. Чтобы добраться до этих животных и узнать, как они живут, приходится взбираться в их родной, вознесенный высоко над землей мир.

— Смотри шей его крепко, — наставлял я двух африкан­цев, стоя над ними. Они сидели, держа куски белого полотна в зубах и натягивая его большими пальцами ног; левой рукой каждый загибал край, а правой прошивал его. Постепенно куча разорванного на полосы постельного белья превраща­лась в гигантскую ленту, выползавшую за пределы лагеря и нырявшую в ванну, где Гонг-гонг и Эмере мылили и терли ее, передавая молчаливому Чукуле, который разглаживал и натягивал материю, а потом наматывал на шест. Как только вся лента была сшита, выстирана и скатана, наш отряд от­правился на ближайший участок, поросший травой.

Когда мы пришли, было еще довольно рано, и солнце пока лишь собиралось с силами, готовясь к дневному жару. Громадную ленту развернули и растянули по верхушкам трав, и весь ближний лес загудел от стука наших топоров.

Вскоре на поляне выросла куча заготовленных дров, тут же подоспел большой тяжелый стол, прибывший вверх ножками на спине могучего африканца. Пока полотно сохло на солнце, мы разожгли костры, и Гонг-гонг поставил греться утюги. Я сел и сложил рядом дюжину длинных тонких и прямых палок, на которых делал зарубки. Затем великан­ский сачок был натянут на шестнадцатифутовую лиану, изогнутую гигантской петлей. К тому времени утюги накали­лись, полотно просохло. Вскоре его уже растягивали на столе и гладили. Покончив с этим, мы снова скатали полотно и со всем снаряжением вернулись в лагерь.

Там я подыскал тяжелый камень и привязал его к четырехсотфутовой веревке, которая с другой стороны раз­дваивалась и крепилась к концам пятифутового шеста. На шест был намотан и крепко пришит один из концов полотня­ной ленты. Наши приготовления на этом закончились, и мы занялись другими делами в ожидании захода солнца.

После обеда, когда лес ожил и наполнился стрекотанием, жужжанием, одиночными криками и жутковатым посвистом, весь наш штат в полном составе включился в эксперимент. Как раз за лагерем был участок леса почти без подроста. Здесь я принялся раскручивать камень на конце веревки, чтобы запустить его высоко вверх, в гущу крон. С третьей попытки мне удалось забросить его за невидимый сук, и я стал потравливать веревку, пока камень потихоньку не опустился к нам на землю. Он то и дело застревал, но в конце концов мы сумели до него дотянуться и начали втаскивать длинную полосу полотна в сгустившуюся наверху тьму. Когда верхний шест прочно застрял где-то в высоте, мы натянули и

закрепили всю конструкцию внизу; таким образом она напоминала белое лезвие гигантского меча нацеленного вертикально вверх, в чрево ночи.

Затем мы зажгли мощный фонарь и направили его слепящий луч на верхнюю часть полотнища,, а сами, взяв, шись за палки с зарубками, постепенно подняли с и* помощью громадный сачок до уровня ярко освещенного полотна. Нам оставалось только ждать, а тем временем бабочки, жуки и другие крылатые обитатели ночного леса тучами клубились, покрывая освещенную белую полосу столь внезапно и необъяснимо материализовавшуюся в их недосягаемых владениях.

Ждать пришлось недолго. Откуда ни возьмись какой-то темный предмет возник там, где до того была лишь ничем не запятнанная белизна, — снизу он казался нам просто черной точкой. Громоздкий сверхсачок двинулся вперед, и в него скатилась древесная лягушка. .

Мы пришли в восторг оттого, что наша затея так быстро принесла результаты, и слишком долго спускали сачок. Мы еще не отработали технику и не учли, что тот, кто держит самый длинный шест, должен со всех ног бежать в сторону, как только попадется добыча, тогда сачок приземлится рядом с фонарем. Древесная лягушка воспользовалась недосмотром и выскочила из сачка обратно на полотнище полакомиться насекомыми, которые садились туда сотнями,

Бен и Фауги, главные деятели сачка, попытались сбить беглянку резким взмахом, и началось такое, что вряд ли можно связно передать. Помню пронзительный резкий свист, после чего фонарь потух, все погрузилось во мрак и дико перемешалось. Наверное, я потерял сознание от удара — на голове у меня на другой день обнаружилась очень болезнен­ная шишка, — но пришел в себя, отбиваясь от массы каких-то движущихся предметов: одни были теплые и влажные, другие — сухие и холодные, жесткие, как сталь, норовившие опутать меня целиком. Все вопили в голос, а что-то еще й грозно рычало. Бен, который был где-то рядом со мной, орал, едва перекрывая мой собственный голос, чтобы зажигали огонь. Мы все бились в темноте, как одержимые злым духом; избитый и исцарапанный, я был уверен, что на нас напала целая стая шимпанзе.

Наконец фонарь снова вспыхнул и озарил поистине сногсшибательную сцену. Гигантская куча листвы, накрыв­шая с полдюжины человеческих тел, высилась на земле, переплетенная и опутанная петлями нескончаемой полотня­ной ленты. Из этого клубка торчали черные ноги и длинные плети лиан: ни дать ни взять — гигантский гриб-дождевик, из которого лезут извивающиеся червяки. Я был спутан только отчасти, и лишь Гонг-гонг, державший фонарь, оказался полностью на свободе. Перерубая самые крепкие сучья, мы наконец вытащили из тенет одного за другим всех людей, и только устрашающее басовитое рычание все еще раздава­лось из-под кучи нагроможденных ветвей.

Я был в полной уверенности, что там затаился какой-то редкостный зверь, перевернул с помощью остальных всю кучу — и едва поверил собственным глазам! Там лежал Чукула, изогнув спину, как дикобраз, и зарывшись лицом в опавшую листву, при этом он рычал и фыркал что было силы} Услышав взрыв хохота, он поднял голову, усыпанную сухими листьями, и перевел дух.

Он уверял нас, что это нелепое поведение — прием, широко распространенный у него на родине (каковая была так далеко, что спорить с ним не приходилось) для защиты от больших змей, которые валятся на человека невесть откуда. Насколько я понял, он молился или по меньшей мере призывал духов — подданных змеиной богини. На мой взгляд, его прием больше напоминал поведение на редкость непрак­тичной птицы — страуса, который, как говорят, прячет голову в песок от надвигающейся опасности.

Наша первая высотная охота на лягушек окончилась неудачно: как оказалось, мы подвесили свое полотнище к насквозь прогнившему суку, но следующие вылазки приноси­ли хороший улов. Из этого и многих других случаев мы извлекли пользу, отработав методику, и нам удалось пой­мать множество интересных лягушек.

Я молча шел по лесу, скользя взглядом по узорной решетке листвы и ветвей, чернеющей на вечернем небе, как антрацитовое кружево, а в голове у меня вертелась одна и та же неприятная мысль. Мы пустились в путь очертя голову, как новички, даже как молокососы, пообещав изловить речного дельфина, гигантскую речную землеройку, раздо­быть яйца червеподобных тритонов, Podogona, и достать лемура и шипохвоста в эмбриональном состоянии. Нам вели­кодушно содействовали в организации экспедиции, с тем чтобы мы попытались привезти именно этот научный матери­ал. Казалось, наша попытка непременно должна увенчаться успехом.