Солар 2

Мельников Андрей Андреевич

– Две монеты.
– Проскрипел он.

– Одна. Больно уж каждая из них, какая -то пустая...

– Две монеты.
– Заскрежетал он, доставая для устрашения старый полуразрушеный ржавчиной меч.

– Две монеты за двух, по рукам?

– Одна голова - две монеты...
– Не уступал он.

– Ну хорошо, две монеты за двух и одна тебе в подарок!

Он задумался. А потом воткнул меч обратно в ножны и протянул культю. На ней не доставало три из пяти пальцев, и сквозь полусгнившую плоть было заметна пыль на дороге. Чтобы придать ей хоть какую-то форму, он обмотал место бывшее раньше ладонью старой тряпицей. Со вздохом я достал из внутреннего кармана

три монеты серебра и протянул их стражнику. Увидав блестящие монетки, его горевшие синевой глаза ощутимо засверкали. Он ухватил их ладонью правой руки и махнул на пики с головами левой дланью:

– Выбирай.

И в тот же миг раздался звук часов на башне Замка Мораны. Я протянул и ухватил руками две головки и потянул к себе, в тот же миг почувствовал, как от меня отбрыкиваются двое живых мальчишки.

– Дяяяденька ... Пустии....

– Фиг вам. Пойдете со мной. Вы теперь мои. Я на вас истратил последние свои деньги.

Они стояли голые и грязные на мостовой. Около меня стоял стражник. Живой и вполне так одетый в новенький доспех.

– Заклятие снято!
– Закричал он.
– Монеты откупа были заплачены!

И, казалось, весь город вздохнул. Будто морок спадал с крыш, стен зданий, прошел по улицам, и исчез во вратах замка Мораны. Овеществились люди, животные и птицы. Мир приобрел объем и смысл. А главное - город ожил. Мимо меня пробежала стайка пацанов, одетых в старье, с голыми ногами. Мостовая, раньше сложенная из лиц и черепком, засверкала желтым кирпичом. Небо приобрело свой естественный голубовато-небесный цвет. Да и воздух стал свежим. Я глубоко вздохнул и спросил стражника:

– Мне к Царице надо. Проводите, любезнейший?

– Так, а что тут идти? Вам все время прямо и прямо. Вон туда.
– И он указал в ворота высокого замка у которого я и стоял.

Мальчишки перестали вырываться, и приняли свою судьбу.

– Если попробуете убежать, я пожалуюсь на вас Моране. Так что не советую...

– От судьбы не уйдешь.
– Сказал стражник им, и пошел за мной к замку.

У врат стояли стражники, выглядевшие в одежде, как и тот что сопровождал меня.

– Кто.
– Спросили они меня, как и голова над вратами града.

– Сергей. Иду по поручению Кощея, к жене его Моране, с поручением, за водой.
– Ответил я.

– Проходи.
– Промолвили они и приоткрыли дверцу. Я протиснулся и протащил с собой мальчишек.

За воротами была насыпанная белым песчаником дорожка. Она вела прямиком к высокому крыльцу из розового гранита. Пройдя по ней, я оставил следы- вмятины. Как только мы вступили на крыльцо двери замка открылись, казалось они приглашали нас войти. Широкие ступени мы одолели быстро, и так же стремительно ворвались в сами покои Смерти.

Там, за небольшими альковами, была открытая широкая дубовая дверь с нарисованными ветками и листьями, только потом я понял - эта была живая дверь. Листья шелестели, ветки перемещались, цветы то раскрывались, то закрывались, но в тот момент я стремился увидеть Её. И поэтому не разглядывал обстановку, царившую внутри. Что я не видел? Кто был хоть раз в Петербурге, тот знает, как раньше жили цари. И пусть тут был замок Смерти, но чем она может удивить меня, пресыщенного Интернетом? Я пробежал почти целиком весь зал приемов, к видневшемуся креслу, как понял - я же грязен, и за мной на эстетически белом ковре остается цепочка следов с ошметками грязи. Да и голые мальчишки, что я буквально тянул за собой, выглядели как некий рабский придаток, что тоже не делало мне плюса. Но главное чувство было: "Я дошел!", остальное как-то

истончалось под обстоятельствами моего появления тут.

Остановившись шагов за десять до кресла владетельницы, я застыл столбом и начал ждать. Ибо человек должен в своей жизни многое, но самое главное он должен сделать в конце своей жизни - он должен дождаться пришествия Её. И вот настало мое время. И я ждал. Мальчишки спрятались за моей спиной. О чем-то пошебуршились и успокоились. И минут через пятнадцать я услышал чистейший голосок девушки:

– Не меня ли ты ждешь, Странник?

Не поднимая глаз, я ответил, глубоко кланяясь:

– Вас, госпожа. Свет очей для смертного, Смысл и омега. Достижение и достояние. Благодарность и милость. Самая желанная и прекраснейшая. Только вас.

– Подними глаза, Избранный, и посмотри мне в глаза...
– Попросила она.

И я, подняв взгляд, впился им в такое родное и любимое мною лицо. Лицо моей матери.

Глава 4

Хаос содрогнулся. Его тело вновь и вновь била неукротимая дрожь. Но ни один из наблюдателей не смог бы заметить это. Потому что хаос - это настолько непостижимое и непонятное нестабильное состояние, что какие-либо определения и структурирование его непонятны и недоступны для любого из существ. Но и в нем была жизнь. Со своими, только ей понятными порядками, они постоянно изменялись и извращались сами в себе. Итак, Хаос как единый организм содрогнулся. Но мы не поняли это. Он сжался и рассыпался веером, вдохнул, если это можно так понять, и исторг из своего чрева множество непонятного, непознанного, возможно слегка сумасшедшего. Он исторгал из себя вновь непонятное, и вбирал это обратно. В один момент Асы не уследили и одна частичка Хаоса успела залететь слишком далеко и спряталась в слоях реальности. Хаос замер. А потом расширился насколько мог, и сжался, пульсируя снова и снова. Мир затрещал от напора Хаоса. Но сдержался. Устоял. И в пространство вернулась тишина, если можно ее так назвать в пространстве Хаоса.

Спрятавшаяся частичка сжалась до минимального состояния, а потом влетела в близлежайшую гроздь миров, пролетела ее насквозь, и подобное повторилось много -много раз. Пока она не пришла к нам.

"...4Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня.

5Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена.

6Так, благость и милость [Твоя] да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни." Псалтырь. Псалом 22.

Лицо моей матери было величаво и спокойно. Она никогда не была такой. Вечно уставшая, с проблемами, что перманентно накатывали на нее вновь и вновь. А эта женщина была властна и ...свежа.

– Ты прекрасная, Морана. Твой облик -самое чудесное, что я видел в своей жизни.

И ведь ни в одном слове не соврал. Что самое запоминающееся может видеть любой ребенок- это облик его матери. Её улыбающееся лицо, теплые руки, и доброта души.

– Ах, оставь, льстец.
– Чарующим смехом рассмеялась она. И ее образ потек, и передо мной стояла очаровательная темноволосая амазонка с истинным лицом казачки. Чуть выше среднего возраста, волевое лицо с ямочками на щеках, голубые с серой поволокой глаза, классическим прямым носом, и очаровательной ртом с доброжелательной улыбкой, с приоткрытыми жемчужными зубами. Она была воплощенной красотой. Я таких только в станицах на Дону видел иногда.