Солдат номер пять
Шрифт:
Рядом со мной стояла синяя пластиковая миска с металлической чашкой внутри: мой комплект посуды для приема пищи. В самом низу камеры, в правом углу под окном, под стеной торчало бетонное корыто глубиной всего в пару дюймов, явно предназначенное для отправления естественных надобностей.
«Гребаные засранцы!» — Обрушил я свой молчаливый гнев на четыре стены, проклиная тех, кто заставил меня поверить в то, что я должен получить освобождение — хоть какое-то освобождение. Разочарование довело меня до слез. То, что поначалу мне предложили, а потом вырвали проблеск свободы, нанесло сокрушительное поражение
И снова в памяти всплыли лекции из моих курсов боевого выживания: «Решение о побеге должно быть принято при первой же возможности. Чем дальше вас отправят по цепочке, тем глубже вы окажетесь на вражеской территории. Ваши охранники будут выглядеть более профессионально (ведь это их роль), а конструкция и оборудование мест заключения будут гораздо более надежным. Все это приведет к тому, что ваши возможности будут весьма ограничены, а побег станет еще более трудным».
Это пророчество сбывалось, потому что здесь, в этой камере, я не видел выхода. Придется заново фокусировать себя, перестраиваться и концентрироваться на главной цели — выживании.
ЧАСТЬ IV
ОСВОБОЖДЕНИЕ
ГЛАВА 17
На свободе
Пару часов я просто сидел, уставившись в стену, безуспешно стараясь не размышлять о своей судьбе. Из задумчивости меня вывел лязг открывающихся и закрывающихся дверей, с каждым новым скрипом шум в коридоре становился все громче. Я представил себе, как охранники идут вдоль камер к последней, моей собственной.
Наконец начали открываться четыре замка моей камеры, и скрежет металла о металл возвестил о наступлении моей очереди. «Это уже чересчур, — подумал я про себя. — На то, чтобы открыть дверь, уходит чертовски много времени, десять минут, — и это при том, что у тебя есть ключи!»
Я угрюмо посмотрел на охранника, который появился в дверях, подавая знак, чтобы я передал ему свою тарелку и чашку. «Что ж за дрянь вы здесь подаете?» — Спросил я сам себя, передавая ему посуду. Охранник на секунду вышел, а затем вернулся с миской, полной аппетитно выглядящей еды, и кружкой горячего черного чая. Я был ошеломлен. Дверь захлопнулась, ее заперли только лишь на один из замков, и я остался в недоумении смотреть на свой завтрак.
Два вареных яйца, немного соли, багет приличного размера, масло, финиковый джем и апельсин — это было райское наслаждение. Еду я поглотил в два счета, боясь, что кто-нибудь придет и отнимет ее у меня, а потом сидел и облизывал каждый сантиметр миски, ужасно сожалея, что не наслаждался завтраком дольше.
Не более чем через полчаса дверь снова открылась, и вошел пожилой джентльмен с несколькими документами в руках.
— Вы мистер Майкл Кобурн? — спросил он очень изнеможденным, почти бездыханным, голосом.
— Да.
— Сегодня мы отправляем вас домой. Переоденьтесь, пожалуйста, в это.
Мне передали желтый парусиновый костюм, куртку и брюки, с буквами «POW» [66]
Дверь снова с лязгом захлопнулась, а я остался сидеть ошеломленный и растерянный. Что, черт возьми, происходит? Это было почти сюрреалистично. Может быть, я вижу сон? Проснусь ли я от того, что Ворчун откроет дверь? Не смея слишком надеяться на то, что все действительно происходит наяву и меня вот-вот выпустят, я быстро поменял свою вонючую камуфляжную рубашку на желтую куртку, оставив брюки на полу — штанины оказались слишком узкими, и мне не удалось натянуть их на отставленную назад ногу.
66
Англ. Prisoner of war. Военнопленный.
Через несколько минут дверь снова открылась, и вошел пожилой, грязный мужчина, державший тазик грязной воды и старую безопасную бритву. Я мгновенно понял, что сейчас произойдет, и отчаянно попытался избежать обязательного бритья.
Не то чтобы я был против этого, но, будучи человеком, у которого от природы сильно отрастает борода, нужно было учитывать, что мою растительность не мыли и не трогали уже более 50 дней. Бритва была, мягко говоря, непривлекательной: она была полностью забита волосами других заключенных, которым посчастливилось испытать ее до меня.
С нарастающим ужасом я наблюдал за тем, как старик разводит кисточкой пену, а затем пытается нанести ее, практически сухую, на мое лицо. Затем он взял совершенно тупой инструмент и с рвением атаковал мою бороду. Слезы боли текли по моему лицу, когда каждый отдельный волос на лице выщипывался, а не срезался. У этого персонажа не мешало бы поучиться и тайной полиции.
Весь процесс занял несколько минут, в результате чего мой подбородок и горло превратились в сырую и кровоточащую массу. Он демонстративно попытался очистить бритву, после чего снова повернулся ко мне и спросил:
— Усы?
У меня под носом торчала, закрывая значительную часть лица, огромная широкая масса волос, которую можно было бы лишь условно назвать усами. И тем не менее, я ни за что не собиралась давать этому парню второй шанс.
— Нет, нет, все в порядке! — Решительно заявил я, одновременно подняв руки вверх. Он услышал меня и собрался, оставив меня снова одного в камере.
По сравнению с тем, что было часом ранее, мое настроение резко изменилось; я не мог подавить свое волнение от перспективы выйти на свободу. Это было невероятно. Если бы возникла какая-нибудь заминка, она стала бы просто катастрофой.
Я слышал, как открываются все двери и по коридору передвигаются десятки шаркающих ног, и с нетерпением смотрел на дверь, отчаянно ожидая своей очереди на выход. Скрежет металла о металл возвестил о том, что открывают мою камеру, и вслед за открытой дверью сразу же последовал чиновник с бумагами в руках. Он остановился и осмотрел мою ногу, обратив внимание на то, что на мне не было полной формы военнопленного.
— Почему вы не надели брюки? — спросил он.
— Я не могу надеть их поверх гипса, они слишком тесные, — ответил я. — Мне нужен нож или ножницы, чтобы их разрезать.