Солдаты милосердия
Шрифт:
— Слушай, Сапрыкин, не ты ли причиной всех приключений сегодняшней ночи? — смеется Тимошенко. — Может, не напрасно ругают тебя девчата?
Водитель Сапрыкин — хороший человек и работник опытный, но страшно невезучий. Когда оказывались с ним в дороге, непременно что-нибудь происходило. То машина зачихает и отстанет от колонны, то совсем заглохнет, и он не может ее завести. Потом просит закрыть ладонью отверстие какой-то трубки, чтобы подсосать, как он выражался, тогда легче заводился мотор. «Ну что ты за человек? — возмущались девчонки. — Больше с тобой никогда не поедем!»
Особенно
— Нет, друзья, сегодня меня не ругайте, — тоже смеется он. — Я же за рулем не сидел. Это, наверное, начфин благословил нас в дорогу с чертом. Вот он и издевался над нами…
Посидели. Пошутили. Немного успокоились. Потом уложили в кузов носилки и другое имущество, оставленное здесь, и снова в путь.
— Ну, дорогие мои спутники, с наступлением нового дня, думаю, можно надеяться, что подобные события не повторятся. Поехали! — заключил Тимошенко.
В ОПАСНОСТИ
Украина — это не Урал. На добрые дороги здесь зимой нельзя надеяться. Постоянная оттепель и дорожная распутица затрудняли передвижение, а для нас — доставку и эвакуацию раненых. Поэтому коллективу приказано было развертываться как можно ближе к передовой.
Но в данное время госпиталь не мог начать работу самостоятельно, потому что личный состав оказался разрозненным, разбросанным. Медико-санитарные батальоны, следуя за линией фронта, в освобожденном Брусилове, в помещении больницы, оставили под наблюдением местных врачей тяжелораненых бойцов и офицеров. Еще в Киеве был получен приказ: в срочном порядке направить туда группу медработников. Приказ был выполнен. После оказания помощи и нескольких дней лечения часть больных из Брусилова была эвакуирована в Киев, а освободившиеся сотрудники прибыли сюда, в деревню Зозулинцы, и приступили к оказанию активной помощи в работе двух медсанбатов, где находилось около двух тысяч раненых.
Основная часть людей и все имущество застряли на станции. Еще несколько человек, выбывших последними из Брусилова, добирались попутными машинами, в том числе и лейтенант Дунаевский, на которого была возложена забота о нетранспортабельных больных. После встречи Нового года в Киеве Дунаевский вновь уехал в Брусилов, где предстояло ему эвакуировать подлеченных раненых, свернуть оставшееся имущество и подготовить его к перевозке на новое место.
Нужно сказать, что задача, поставленная перед лейтенантом в Брусилове, оказалась не из легких. Город жил в угрожающей обстановке. Порой линия обороны находилась не более чем в пяти километрах. Наши войска оборонялись, и временами город подвергался обстрелу противника. А тут еще в скором времени в больнице вышли продукты и топливо.
Чтобы накормить полсотни оставшихся больных, лейтенант вынужден был организовать сбор продуктов среди населения.
А вот топить пришлось сборным торфом, от которого почернели стены палат и потолки, а люди чихали. Зато стало потеплей, а значит, и повеселее на душе у больных.
Еще прошло несколько дней. Обстановка не менялась. Раненых транспортировать тоже еще было рано. И снова пришлось отправиться за продуктами. Теперь уже по соседним селам, где собрали несколько пудов зерна. Нужна была мельница, а где ее найдешь? И тут кто-то из жителей предложил жернова. Хозяин пообещал размолоть зерно и муку доставить в больницу. Таким образом, заготовители собрали, как говорится, с миру по нитке и вернулись с возом продуктов.
В распоряжении Дунаевского не было никакого транспорта, поэтому, когда улучшилось состояние больных и настало время отправки их в тыл, он выходил на дорогу и останавливал машины, идущие в сторону Киева. На них укладывали по нескольку человек, укутав потеплее, усаживали сопровождающих, обеспечив необходимым, в том числе и горячей водой.
Это, быть может, не такой уж значительный эпизод в работе полевого госпиталя, вернее в жизни и службе лейтенанта Дунаевского, но и в этом проявилась глубина его ответственности за судьбы доверенных ему людей.
Мы с Шурой на госпитальной машине прибыли в село Зозулинцы, в расположение медсанбатов.
Обстановка здесь была действительно «веселой», как предупреждали шоферы. Совсем близко били орудия, слышны были пулеметные и автоматные очереди…
— Девушки-дорогуши, никуда не уходите, — встретил нас словами старшина Блохин. — Чувствуете, что происходит вокруг? Бои идут всего в трех километрах. Сейчас раненых станем переправлять к станции.
Зашли в штаб. Доложили начальнику о прибытии и сразу же получили новое распоряжение:
— Гладких и Никулина, приготовьте шприцы, бинты — все, что может понадобиться в дороге для оказания помощи. Пойдете сопровождать раненых. Уже идет погрузка людей на подводы. В помощь себе возьмите Марию Гуляеву, а руководство возлагается на лейтенанта Дунаевского…
Январскими сумерками сорок четвертого года по ухабистой прифронтовой дороге двинулся санитарный обоз из двадцати шести подвод.
Снегу мало. На санях нельзя. А каково же трястись на телеге по застывшим кочкам, да еще тяжелораненому! Слышатся стоны, брань.
Сопровождающий, местный житель-старичок, шагает рядом с передней подводой. Перебегаю от повозки к повозке. На каждой лежат по два человека, а в ногах у них сидят раненные в руки.
— Скоро ли доберемся, сестра? — спрашивают меня.
— Скоро, скоро, — успокаиваю, хотя сама не знаю, когда настанет это скоро.
Время тянется медленно. И обоз растянулся далеко, конца не видно. Лошади плетутся еле-еле, и не подгонишь. Лейтенант с Шурой где-то позади. Тоже крутятся около повозок.