Соленое лето

Дмитриева Анастасия

Ночью гроза возвратилась. Молнии были так ослепительны, что можно было при них рассмотреть трещины на потолке. Гроза успокоилась только с рассветом.

ГЛАВА 3

Утром Дарья отправилась в Прямухино, что было в часе ходьбы от Богданово. Она намеревалась посетить прямухинское кладбище, да зайти по делам в само село.

Кладбище – это летопись окрестных деревень. Здесь лежат богдановские, там – прямухинские, еще подальше – место скорби коростовских, и так – по всем деревням. Ограды здесь,

как правило, большие, и не ограды даже, а палисадники – хоронили родственников рядом, семьи постепенно переселялись сюда, и вот уже целый дом, в котором уживаются деды, внуки, зятья. А рядом – соседи. Жили рядом, дружили, ссорились; теперь все примирились, лежат рядом, соседствуют, как при жизни. Вот они тихие пристанища, домики под елочками. Вот он покой для больших и малых, первых и последних, добрых и злобных, спокойных и мятежных. Отвоевали, отрадовались, отмучились, отжили все, всех уравняла смерть, все лежат теперь успокоенные за деревянными и чугунными оградами, под плитами и крестами. А вот одинокий холмик – ни креста, ни оградки. Зарос мхом и крапивой – сразу понятно, что под холмиком этим упокоилось одиночество – некому креста поставить, цветочка положить, помолиться. А ведь и там - чья-то жизнь, судьба, слезы, радости, мечты, надежды, разочарования. Все скрыла холодная земля, и никто не вспомнит, а не зря ли была прожита та жизнь? Тихо, и только кукушка плачет о ком-то, да соловьи «Вечную память» поют…

Дарья посидела немного у родных могилок, помолившись, вышла с кладбища и направилась в Прямухино. Для этого ей нужно было преодолеть крутую гору, венчал которую величественный Троицкий храм – по сути единственный, что сохранилось в Прямухино от прежних его владельцев Бакуниных и их славного века. Храм этот претерпел на себе судьбу России: построенный в XIX веке, в безбожном двадцатом был разграблен, суждено ему было вмещать в себе и бакунинские останки, и сырзавод, и клуб; быть восстановленным в конце века батюшкой-энтузиастом и теперь оказаться сиротой после страшной и необъяснимой смерти настоятеля и всей его семьи.

Уже выходя с почты, Даша стала свидетельницей отвратительной сцены. К почте приближалась троица: сестра Мишки Поспелова Светка, сожитель Васиной жены Алексей и сама Ира. Женщины были в легком подпитии, тогда как Алексей вообще еле держался на ногах. Ира грязно и зло на всю улицу поносила Светку, та лишь усмехалась да подшучивала.

– Ишь ты… Ирка-то опять Леху со Светкой застукала, - усмехнулась вышедшая на шум почтальонша Маринка.

– Давай-давай!
– Подзадоривала Светка Иру.
– Проорись, прочисть горло свое поганое!

– Ах ты!

Собравшиеся уже на это действо ахнули - Ирка вцепилась Свете в волосы. Последняя взвыла и вцепилась в волосы Ире. Леха между тем спокойно искал себе место, где бы приземлиться. Он, видимо, уже привык к подобным сценам. Некоторые из зрителей засмеялись. Наконец, Светка вырвалась от Ирки и подскочила к сидящему Лехе.

– Давай, вставай, чего заседаешь? – начала поднимать она его.

Между тем Ирка что-то искала на обочине. Свидетели ахнули во второй раз и метнулись в сторону – Ирка подняла

оброненный ею нож. Светка вовремя увидела это и убежала.

– Сволочи! Уроды! – кричала Ирка, двигаясь на Леху.

– Ой, держите ее! – закричал кто-то.

– Ты чего орешь, стерва? – еще громче заорал Лешка.

– Сволочи! Ненавижу! Вот тебе! – в этот момент Ирка подбежала к Лехе и, взмахнув ножом, полоснула его по лицу.

В толпе закричали, Леха заревел медведем и завертелся на месте, зажимая кровавую щеку руками, Ирка бросила нож и, развернувшись, пошла прочь. Никто ее не останавливал, все уже кинулись к Лехе, который грозился убить Ирку.

Когда Ира проходила мимо Даши, та, наконец, увидела, как изменилась Васина жена. Лицо ее было опухшее, почерневшее, губа разбита, волосы грязные, слипшиеся, одета она была соответственно, была босиком, а руки были также грязны, как и ноги. Она заметила Дашин взгляд и, зло посмотрев на нее, прошипела: «Чего смотришь?». Даша отвела глаза и пошла прочь.

Уже на выходе из Прямухино ее догнала прятавшаяся где-то Светка и пошла рядом. Даша украдкой поглядывала на нее. Светка была года на три младше брата Мишки, а до сих пор была как подросток. Угловатая, худая, с длинными руками, редкими волосами, тонкими чертами лица – в ней всей был какой-то излом, надорванность. Маленькие черные глаза хитро поглядывали на Дашу. Светка давно прославилась склочным характером да репутацией гулящей.

– Вот стерва, а?
– Процедила Светка, имея ввиду Ирку.

Даша только, молча, покосилась на Свету, которая, хоть и была нетрезвая, но выглядела намного лучше и чище Ирки.

– Ты в Богданово?
– Наконец спросила Дарья.

– Да, пойду домой.

Это значило, что идти придется вместе.

– Ирка – слабачка, - заговорила Светка, - Она мужиков удержать не может. Дура. Надо было сразу Ваське хвост накрутить, а то скисла, вот он ее и бросил с дитем. И потом сидела у окошка, слышь, Дарь, ждала, что вернется.

– А что надо было делать?

– А сгнобить Наташку, и дело с концом. Народ бы поддержал ее, Наташку тута терпеть не могут. И Васька б ее был.

Даша промолчала.

– Ирка дура! Вот Маринка – другое дело. Она, слышь, Дарька, с братцем моим живет, слышь?
– Светка непременно хотела узнать реакцию Даши.

– Да пусть живет, - искренне ответила Даша.

– Слушай, удивляюсь я с тебя, - весело проговорила Светка.
– К тебе мужик столько лет таскается, а ты.

– Что я?

– Ни-че-го.
– По слогам сказала Светка.
– Ты ж старая дева. Говорят, ты любишь кого-то больно сильно, вот у тебя сердце-то и высохло, ты Мишку-то и отправляешь.

– Глупо.
– Сказала Даша.

– Не, правда, - заговорчески произнесла Светка. – Так не бывает. Такая баба – и никого.

– Значит, бывает. – Даша злилась. – Чего всех по себе мерить-то?

– Дарька, - зашептала Светка. – Любишь кого, а? Дачника, что ль?

– Светка, не лезь! – психанула Дашка. – С ума ты, что ль спятила? Не надо мне никто, вот и живу одна! Какие тут мужики, пьянь почти одна!