Соленое лето
Шрифт:
– Иди, утешь ее! – Наташа психанула и, бросив нож в раковину, выбежала из кухни. Но тут же вернулась.
– Знаешь что! – Закричала она. – Ты только о себе думаешь! Какой ты несчастненький, как ты поступил. А то, что я живу, как я живу, ты даже не думаешь! Ты думаешь о том, что ты бросил семью, а о том, что у меня семьи нет вообще, кто подумает? Живу в этой деревне, не пойми кто тебе, людям в глаза стыдно смотреть! Тебе и не представить даже, что я бросила в Твери! Ради чего? Ради этой
Все это время Вася так и стоял, облокотившись на раковину, не поворачивая головы.
– Что ж ты не бросишь?
– Тихо спросил он.
– Что не брошу?
– Меня.
– Вася наконец посмотрел на Наташу.
– Ах, вон оно как, - она презрительно усмехнулась. – Значит такая любовь? Я, значит, такой, как есть, прими меня такого и будь рада, а если что-то не устраивает, проваливай, но я меняться не буду и вообще для тебя ничего не сделаю? Такая любовь? Чужими руками жар загребать хочешь, Вася! Чтобы потом говорить, что « я ради нее семью бросил, а она …».
– Что я могу сделать? – Перебил Вася. – Ну поедем мы в Тверь, что я там?
– В Тверь? – Наташа снова усмехнулась. – Ты уж меня прости, но в Твери тебе действительно делать нечего с девятью классами прямухинской школы.
Наташа уже успокоилась. Села за стол, что-то обдумывая. Вася так и стоял возле умывальника.
– Ты не виноват, - продолжила свою речь Наташа. – Ты не можешь быть виноват в том, что ты потомственный пастух, а я не для деревенской жизни. Но развестись ты мог ведь.
– Каждому – свое, - Васю, конечно, покоробили слова Наташи. – Но ты не забывай, что тут не все просто. У меня сын есть…
– Да уж. – Наташа тряхнула головой. – Говорим на разных языках.
– Прости, где уж мне тебя понять, пастуху.
– Только не надо вставать в позу! Я ведь правду сказала. Грубовато, конечно. Но справедливо.
– Прости. Если ты это умеешь.
Вася еще немного постоял, ожидая ответа Натальи, но она молчала. Тогда он взял куртку, надел сапоги и ушел. Наташе совсем не хотелось его догонять.
Конечно, он вернулся потом. Но теперь он ясно сознавал, что Наташа с ним жить не будет.
* * *
А Даша тем временем не без удивления принимала у себя Марину.
– Прости, что поздно… - говорила гостья. – Ужинаешь?- кивнула она
– Чай уже пью, будешь?
– Валяй!
Даша налила кипятку из стоявшего не том же столе самовара и поставила чашку перед Мариной.
– Что, это и есть чай?
Даша сняла заварочный чайник с крышки самовара и подлила Марине заварки.
– Ладно. Понимаю, - заговорила, наконец, Марина.- И поздно, не подруги вроде. Зачем пришла? Надо. Поговорить. Можно?
Даша кивнула.
– Ладно, - Марина с шумом отпила из чашки.
– У, горячий! Дарь, плохо мне. То есть не совсем, но, Мишка бьет меня, знаешь?
Даша снова кивнула.
– Ты пей чай-то, - Марина кивнула на стол.
– Раз уж не разговариваешь.
Дарья послушно принялась за чай.
– Ты понимаешь, какая штука, - продолжала Марина.
– Мне и житья-то с ним нет. Пьет, буянит, злой как собака Кириковых. А если и не пьет, то, честно, сидит и думает. Знаю, даже о ком. О тебе. Что ж я поделаю? Только это невмоготу. Он меня вспоминает только когда злой и пьяный. Сволочь.
Все это Маринка говорила долго, с большими паузами, как будто с каждым произнесенным словом ей все больше не хватало воздуха.
– Зачем терпишь? Чего тебя держит?
– После долгого молчания спросила Даша.
– А потому что это только ты у нас чудо природы, жить можешь без мужика, я не могу. Никто больше не может. А Мишка мужик нормальный, только злой, сволочь.
– Так в чем проблема? Хоть и злой, да мужик. А пьют так вообще почти все, где другого взять? Ну если невмоготу, бросай. Небось найдешь кого.
– Бросить его не могу. Как заноза какая здесь.
– Марина приложила руку к груди.
– Ноет здесь, даже тошнит иногда, как ноет. Да тебе не понять, ты-то век, небось, ничего не чувствуешь.
– Откуда тебе знать?
– Тяжело вздохнула Дарья.
– Может мне еще больней. Что я, не человек, что ли?
– Не знаю, - Марина удивленно посмотрела на Дарью.
– Ты навроде камня.
Вдруг Дарья зажмурилась и прошипела: «Как вы надоели мне все!»
– Дарь, ты чего? – Марина поднялась.
– Тебе-то что надо? Боишься, что я мужика твоего уведу, пришла расписывать, какая он сволочь? Не бойся, я никого уводить не собираюсь. И вообще, что тебе надо?
– Да ты что? Я так, поговорить не с кем.
– Ты вот что, Маринка, - уже спокойно заговорила Даша.
– Если тебе опять поплакаться приспичит, ты в подушку плачь. У меня вот подушка – верная подружка. И все понимает, и не предаст никогда.
– Хотела бы я знать, о ком ты там в подушку плачешь.
– Пробурчала Маринка.