Солги обо мне. Том второй
Шрифт:
— Вероника, я просто… - Он выпучивает глаза - и за стеклами очков они становятся гротескно большими.
– Ничего такого…
Доктор резко срывается с места и несется до двери, чтобы открыть ее настежь.
Я обхватываю себя руками, бормочу какие-то спутанные слова благодарности и пулей выбегаю в коридор. Только добравшись до конца, где в тупике обустроен маленький зеленый уголок, чувствую себя в определенной безопасности. Здесь поблизости никого нет, кроме «женщины в черном» - ее так все называют. Она здесь постоянно гуляет, может часами напролет ходить от стены в стене, между которыми всего метра четыре расстояния.
И
Мне противны любые прикосновения.
Потому что любой физический контакт возвращает меня сначала в тот день, когда Олег выстрелил в меня из ружья, а потом, когда меня искромсали между ног, чтобы достать ребенка.
Моего маленького Марса.
Которому не хватило сил бороться с жесткостью этого мира.
Я не хочу плакать и в последнее время практически не делаю этого, но каждый триггер всегда заканчивается истерикой. Приходится держать себя в руках во всех смыслах этого слова. Я так крепко цепляюсь пальцами в плечи, будто только это удерживает мое тело от того, чтобы развалиться на кусочки пазлов.
Нужно переключиться на что-то другое до того, как меня снова под руки утянут в палату.
Что там говорил доктор? Мне уже можно на выписку?
Мысль о том, чтобы снова быть рядом с Олегом, заставляет притронуться к оконному стеклу. Надавить на него пальцами. Здесь двойной стеклопакет, пробить его не получится, разве что посчастливиться раздобыть кирпич или стальную трубу.
Но, может быть…
Надавливаю пальцами и вдруг слышу из-за плеча:
— Сдаешься?
Голос настолько не выразительный, что я сперва принимаю его за мужской и инстинктивно прячу руку за спину, думая, что меня «застукал» кто-то из санитаров. Только потом соображаю, что это «женщина в черном». Она продолжает монотонный челночный ход от стены до стены, но поблизости кроме меня больше никого нет. Значит, и разговаривает она со мной.
Или с кем-то в своей голове?
Я отодвигаюсь от окна на пару шагов.
— Выход – это для слабаков, - продолжает «женщина в черном». На ней неизменный черный кардиган и узкие спортивные штаны с Мики Маусом.
– Давай, улетай, если слабачка.
— Слабачка, - даже не собираюсь отрицать очевидное.
Я так измучилась за последний год, что истощила все внутренние резервы. А ведь когда-то тоже считала такие мысли признаком сломанных внутренних опор. Но во мне их действительно не осталось. Ни одной, хотя я пыталась убедить себя, что жизнь прекрасна даже когда из нее забрали все радости.
— Сделай им приятно, вперед!
– Женщина подходит к «моей» части коридора, машет рукой в сторону окна и снова разворачивается.
– Чтобы они думали, что сломали тебя и радовались, пока ты будешь гнить в могиле.
Она сейчас о чем-то своем, но…
Я потихоньку выныриваю из своего темного омута. Всплываю на поверхность как бегемот из зоопередачи и осторожно втягиваю воздух. Он даже по вкусу какой-то другой.
Если бы Олег хотел от меня избавиться, у него был миллиард способов сделать это быстрее, раньше и безопаснее. Я несколько недель провалялась в реанимации и уж тогда-то меня было проще простого отправить на тот свет. Но он не сделал это. Потому что даже у мерзкого монстра есть слабость, и его слабость - это я.
— Они все только и
– Ждут, что мы сами уйдем и облегчим им жизнь. Поэтому и ломают нас, чтобы выйти чистенькими из воды. Они же не при чем, это ведь был наш выбор.
Она не смотрит на меня, как будто разговаривает с невидимым спутником, который ходит рядом, словно приклеенный. Только иногда поворачивает голову словно на звук голоса, которого не существует. Странно, но, несмотря на безумный вид этой женщины, ее странное поведение и то, что она изредка замирает у одной из стен, чтобы воровато потереть ее пальцем, она все равно выглядит почти нормальной. Во всяком случае, ее слова звучат на удивление трезво.
Если я сейчас сломаюсь, легче будет только мне. А Олег? Он, конечно, разозлится, что у него отняли любимую игрушку, но как долго? Неделю? Месяц? А потом найдет новую жертву и будет делать с ней все то же самое, что сделал со мной. Или от злости найдет способ снова измываться над моей семьей. После всего, что он со мной сделал, я точно знаю - это чудовище ни перед чем не остановится. Он способен на самые ужасные вещи, но самое страшное - они ему по силам. По карману. По возможностям.
У кого есть деньги и связи, тот в наше время может все.
Даже присвоить себе жизнь и свободу другого человека.
Интересно, если бы он тогда убил меня, как долго длилось бы судебное разбирательство? Сколько дней, связей и долларов ему понадобилось бы, чтобы доказать, что на самом деле я была не в себе и решение свести счеты с жизнью?
Почему-то в моей голове маячит цифра в пару недель.
Потому что это чудовище идеально вписалось в общество людей, которые уверены, что маргиналы, жертвующие миллионы на благотворительность, целующие на камеру детишек и рассказывающие, что добро победит все трудности, не могут быть злодеями. Потому что злодей - это Черный дракон, а не Сияющий рыцарь.
— Жить им назло, - продолжает бормотать женщина - и на этот раз мы все-таки пересекаемся взглядами.
У нее совершенно осмысленный взгляд.
Может, она и правда в чем-то не дружит с головой, но, по крайней мере, сейчас я чувствую ее более разумной, чем я сама.
— Выберись отсюда, - заговорщицки шепчет она, - освободись из этих стен и сделай так, чтобы они пожалели, что обходятся так со всеми нами. Если хотя бы один говнюк заплатит…
Не верю своим глазам, но эта не_сумасшедшая «сумасшедшая» подмигивает и едва заметно кивает. А потом снова втягивает голову глубоко в плечи и продолжает свои бессмысленные метания. Она снова что-то бормочет под нос, но в редких обрывках внятных фраз, которые удается разобрать, уже нет ни слова про возмездие - только рецепты пирогов, теории о глобальном потеплении и разговоры с «невидимыми» родственниками.
В коридоре появляется санитар - один из тех громил, которые здесь иногда ходят, чтобы одним своим видом усмирять даже попытки о «мятежах». Я демонстративно скрещиваю руки на груди, делаю пару шагов от окна и жду, пока он перестанет на меня таращиться. Только потом снова фокусируюсь на яркой зелени за стеклом.
На тепле, которое чувствую даже через эти холодные стены.
На шуме листьев, которые треплет ветер.
На запахе мести, который уже витает в воздухе. Делаю глубокий вдох и чувствую, как впитываю что-то новое буквально кожей.