Солнце и сталь
Шрифт:
Ильдерим потемнел лицом от гнева.
– С тех пор, как ты приказал высечь меня за леность к учебе, я сделал большие успехи. Я больше не мальчишка, отец.
– Но ты еще и не мужчина.
– сказал Хайдар и сейчас в его облике и голосе не было ничего добродушного.
– Ты не смеешь указывать мне, что мне стоит делать. То, что я приблизил тебя к себе, и позволил говорить от моего имени еще не значит, что ты занял место Батахира!
Ильдерим поклонился, что бы скрыть гримасу душевной боли, которая искривила его красивое лицо.
– Ступай тоже, сын мой. И помни, что не тебе говорить о чести семьи,
Получив в спину проклятие вместо пожелания божественного света на своем пути, Ильдерим вышел из королевских покоев. Обуревавший принца гнев был столь силен, что некоторое время он почти не соображал, куда идет и что делает. Несколько придя в себя Ильдерим обнаружил, что забрел в дальние помещения дворца, предназначенные для слуг и домашнего хозяйства. Там ему повстречалась молодая служанка, бежавшая по делам с тюком грязного белья в руках. Ильдерим схватил девушку за волосы, заставил пойти за собой. Припугнув девушку и посулив денег за молчание, он быстро и грубо овладел ей, а потом велел идти дальше. Вместо обещанного золотого он дал ей всего лишь серебряную монету, но служанка была и этому рада. Не то, что бы насиловать слуг и рабов считалось чем-то недопустимым для принца крови, но эта девушка не принадлежала ему, а за покушение на собственность короля кара могла обрушиться и на него. Испуганный своим недавним проступком, Ильдерим быстро выбрался из королевского дворца и устремился к своей собственной резиденции.
Там принца ждали его верные люди. Ильдерим по матери был эромом, физический облик и язык, на котором он думал, и сам образ мысли его были эромскими, вокруг Ильдерима с самого детства вились эромы, как представители знати, так и ваджи.
Старик в ветхом халате, и зимой и летом ходивший босым и умевший закончить любой стих из Откровения, какой бы при нем не начали читать, ваджи Хассан слыл среди огнепоклонников святым. Сейчас он жил при дворе Ильдерима.
Хассан имел на вздорного, честолюбивого и властного принца почти неограниченное влияние, потому что знал тайные слабости и червоточины в сердце этого внешне самоуверенного молодого человека.
Выслушав сбивчивую речь принца старый ваджи велел ему трижды читать те стихи Откровения, что бичевали порок сластолюбия, и делать это стоя на коленях, на каждое окончание строки отбивая земной поклон.
Так пока на одном конце города принц Ильдерим усмирял свой дух и плоть, на другом его конце принцесса Эсме нежилась в объятиях гиганта-северянина, который сам того не зная стал причиной раздора в королевской семье Сияющего Ирама.
Часовые на башнях не спали, напряженно вглядываясь в ночь. Не спали дозорные в разъездах, кравшиеся в ночи вдоль края плато, высматривая врага.
Сон людей в осажденном городе не спокоен. В одних домах царило лихорадочное веселье и пиршество, в других - могильная тишина. Город был переполнен воинами и беженцами. Чем бы ни занимались люди сейчас, ворочались с боку набок, пытаясь уснуть, молились, плакали, пели песни, все равно они могли думать только о гигантской орде, скопившейся у подножия плато.
Где-то в глубине земли, прорубив добрых две сотни футов сквозь камень, воины иаджудж уже начали свои страшные приготовления. Но
Конрад приказал своим людям обернуть копыта лошадей тряпками, а морды зверей закутать, что бы они не нарушили тишину ржанием.
Вперед пошли, разбившись на небольшие отряды в три-четыре человека вооруженные порой только кривыми мечами и легкими копьями, бедно одетые, свободные от доспехов имадийские пехотинцы.
Но, несмотря на легкое вооружение и вид, скорее подобающий нищим, это были умелые и опасные бойцы. Имадийцы называли их бозуги - отчаянные, сорвиголовы. Они едва ли могли выдержать удар конницы или тяжелой пехоты, но на войне немало дел, где проворство и отчаянная храбрость важнее мощного коня и длинного меча. Сейчас задача была именно для бозугов - разведать местность и вырезать, не поднимая шума всех встреченных иаджудж.
Через примерно час томительного ожидания, которое нельзя было развеять ничем, над обрывом появилась голова с всклокоченной бородищей. То был Исмет - начальник полусотни бозугов. Блеснули в свете луны белые зубы головореза.
– Теперь внизу чисто!
– сказал он, и перебросил через край отрубленную голову врага. Конрад впервые увидел иаджуджа близко. Лицо имело много общего с мордой гиены, настолько уродлив при жизни был этот пустынник.
Начался осторожный спуск. Тяжелые, мощные кони рисковали сломать себе ноги и сверзиться вниз, увлекая за собой всех вокруг, на каждом шагу. Люди справлялись легче, но каждому из них приходилось заботиться о лошадях.
Конрад охрипшим от надсадного шепота голосом отдавал команды. Пару раз кони чуть не падали вниз, и только усилия всадников помогали им удержаться.
Но преодолеть сотню футов обрыва удалось без потерь. Внизу васканцы и зихи увидели сваленные в кучу отсеченные головы, не меньше трех дюжин. Бозуги собравшиеся вокруг радостно скалились. За каждую отрубленную голову они получали вознаграждение, не всегда деньги, иногда им просто разрешали напиться вина, вообще-то запрещенного для правоверных. Но их набирали из разбойников, изгоев, отбросов, и резать головы было для большинства бозугов столь же развлечением, сколько службой.
До того Конрад общался в основном со знатными, образованными имадийцами, теперь же он увидел в деле тех, чье имя в Арреалате и всех юго-восточных странах было названием для ночного кошмара.
Следом спускались арбалетчики. Сотню человек Конрад оставил наверху, сотне приказал охранять место спуска внизу. Васканские пехотинцы были не в восторге от сотрудничества с бозугами и оба лагеря встали на отдалении друг от друга. Оставалось надеяться, что у пехотинцев хватит выдержки не передраться между собой за время отсутствия рыцарей.
Конрад и Этхем ехали стремя к стремени. Следом тянулся, выстроившись в колонну по трое весь остальной отряд. Полдня Конрад и Этхем потратили, стараясь обучить своих людей действовать вместе. Но этого времени было ничтожно мало, оставалось уповать только на здравый смысл и на опыт воинов.
– Рискованная затея.
– ворчал Этхем.
Конрад отмалчивался.
На эту вылазку его толкнула жажда славы, теперь он в полной мере понимал, куда завел своих людей, но ни вернуться не было возможности, не запятнав себя величайшим позором, ни как-то изменить план действий.