Солнце, луна и хлебное поле
Шрифт:
– Только видеть – почти ничего не значит. Да к тому же надо быть ненормальным, чтоб захотеть сунуть нос в такое дело. Кто ж ему это простит?!
Я совсем ослабел, во рту пересохло, хотелось пить, но не было сил встать.
Мы снова помолчали.
– Ну, что надумал? – спросил он наконец.
Что мне было отвечать?
– Может, научишь, что сказать и как себя вести, когда заявлюсь туда?
– Погоди, дай подумать, сейчас тебе нельзя ошибиться.
Он встал и начал ходить взад и вперед перед тахтой,
– А об этом что скажешь?
– А что говорить?
– Скажешь, что после похорон спустился вниз, в овраг, увидел там ворону и обе обоймы в нее выпустил.
– И попал?
– Если хочешь, скажи, что попал, и она свалилась на другой стороне в лес.
Он вернул мне пистолеты и тут вспомнил:
– Обращаться умеешь?
– Нет, – ответил я.
Минут десять по меньшей мере он объяснял мне, что означает каждая деталь, зачем она и как надо заряжать пистолет и стрелять. Я напряженно слушал его.
– Попробуй, – предложил он под конец. Я попробовал, и он остался доволен. Сел на тахту и потер здоровый глаз.
Показания, которые я впоследствии дал ментам, полностью были придуманы Тамазом. Он довольно точно угадал, какие вопросы они зададут, когда, как и что будет со мной. Затем он объяснил мне, как вести себя в тюрьме, что важно и что – нет, когда и чего следует опасаться, как вести себя с другими заключенными. Проговорил почти два часа и закончил так:
– Попавший туда должен помнить две вещи: не ждать ничего хорошего и быть довольным тем, что дела его идут не хуже, чем есть на самом деле. – Потом добавил: – Завтра пораньше пойду на Святую гору, найду Трокадэро, нужно, чтобы твои показания и показания Кусы и Романоза совпадали.
Мне показалось, он был доволен, что ему подвернулся шанс услужить Трокадэро, и мне стало неприятно. «И этот порядочная сука!» – подумал я. Но, наверное, я был не прав.
– Тебе главное успеть дать показания, а уж после этого – будь спокоен.
Светало, когда я ушел от Тамаза, от напряжения у меня болело в затылке, я боялся напороться на Трокадэро или его парней: они могли появиться из-за любого угла или вырасти передо мной из-под земли – по сравнению с этим страхом все остальное почти теряло смысл.
Я подошел к двору Манушак с задней стороны, света не было ни во дворе, ни в доме, стояла полная тишина. Перелез через забор и забрался в дом через кухонное окно, прошел коридор и тихонько отворил дверь в комнату Манушак.
Манушак лежала, свернувшись калачиком, голова была на краю постели. Опустившись на колени, я рассматривал ее, не разбудил, не посмел, чувствовал почему-то, что виноват перед ней. Жалость к ней пронзила меня, что же она теперь будет делать, кто станет о ней заботиться, кто защитит. Наконец я осторожно поцеловал ее в голову и щеку и поднялся с колен.
Шел узкими улочками, спустился вниз, позади остался еврейский квартал, и возле Метехского моста ворвался в здание милиции, ворвался и перевел дыхание. Поднялся по деревянной лестнице, открыл дверь дежурной комнаты, встал перед заспанным лейтенантом с покрасневшими глазами.
– Я Джудэ Андроникашвили, а точнее, Иосиф Андроникашвили. Знаешь, наверное, что случилось вчера утром на Кукии, ну так этих двух сук я порешил.
Достал пистолеты и положил на стол.
15
На другой день меня допросил следователь. Кроме главного, я рассказал все так, как и произошло, почти ничего не изменил.
– Да, но почему они не привели того парня с собой?
– Стали бы они его показывать, пока денег не получили, – ответил я.
– А когда получили, что потом?
– Потом сказали нам, где его прятали.
– А сами чем были заняты?
– Деньги стали снова пересчитывать.
Следователь потер лоб.
– Они медленно считали, под кайфом были, а мы торопились, нас люди ждали.
Он постучал ручкой по столу, я понял, мой ответ его не удовлетворил.
– А как бы нашли эту суку так быстро? В тех развалинах найти того, кто прячется, не так-то просто. Что тут удивительного.
На секунду он задумался, потом наклонил голову, записывая мои ответы на желтых листах бумаги.
– Я доволен, что все так произошло, при наших я бы не смог выстрелить, они не дали бы мне.
– Когда ты выстрелил?
– Когда они закончили считать деньги.
– Чего ждал-то?
– Хотел, чтобы они убедились в нашей честности.
Это было придумано Тамазом, и я почти слово в слово все повторил.
– А ты бы как поступил, если б оскорбили семью друга? – спросил я.
– А вот это не твоего ума дело.
Он смотрел на меня слегка удивленно и задумчиво. Я пытался угадать, верит он мне или нет, но не смог. Тамаз предупредил меня: знай, как бы они ни меняли вопрос, не теряйся, что сказал вначале, то и повторяй, даже если сто раз придется отвечать. Но тогда следователь больше ничего о том парне не спросил.
Через три дня утром меня отвели к прокурору. Помощник положил перед ним мои показания, и тот начал читать, время от времени поглядывая на меня, закончив чтение, спросил:
– Кто тебе дал пистолеты?
– Два месяца назад я ограбил машину одних азербайджанцев около железнодорожного вокзала, там в бардачке и напоролся.
Прокурор был крепко сбитый человек, чисто выбритый и аккуратно причесанный. Выражение лица его наводило на мысль, будто он только-только наступил на дерьмо и озабочен этим.