Солнце, луна и хлебное поле
Шрифт:
– Может, объясните, как золото добывать, – обратился я к мужчине со шрамом.
– Там научат, – ответил он.
Солдат положил лампу в жестяное сито и кивком головы показал мне: «Возьми», вытирая при этом руки тряпкой. Я подошел и взял коптилку.
– И сито бери.
Мужчина со шрамом надел шубу.
– Пошли, – приказал он мне.
Мы вышли и спустя некоторое время подошли ко входу в туннель. Там на длинной деревянной лавке сидели солдаты с винтовками. Мужчина сзади дал мне пинка, я не ожидал этого и пошатнулся. Солдаты засмеялись, один из них
Думал, он пойдет за мной, но нет, я пошел один. Туннель был довольно высокий и широкий, я зажег коптилку и почти полкилометра шел по спуску, наконец услышал журчание воды и почувствовал, как пространство вокруг меня изменилось, туннель закончился. Продолжая идти, дошел до дощатого настила, площадью около ста квадратных метров, доски были очень старые, скользкие. По одну сторону были сложены мелко наколотые дрова, там же виднелись следы костра, вот и все, чего достигал свет моей коптилки.
На этой дощатой площадке стояли маленький стол и стул, я положил свои пожитки на стол и сел. Не знал, что и думать, одно хорошо, было не так холодно, как снаружи, мороз сюда не доходил, и это меня удивляло. Сидел в темноте и осматривался, часа два я не поднимался с места, никто так и не появился. За это время я незаметно съел полхлеба, захотелось пить. Я встал и пошел в ту сторону, откуда доносилось журчание воды. Через некоторое время дошел до маленькой подземной речки.
Зачерпнув миской воды, я рукой почувствовал тепло. «Боже мой, что это такое?» Забыв о жажде, я глубже засунул руку в воду, она была теплой, теплая река. А в это время снаружи, под открытым небом, было по меньшей мере минус двадцать пять градусов. Вот чудеса, подумал я и вспомнил тбилисские серные бани, где из-под земли естественно лились теплые воды с запахом серы. Здесь у воды не было запаха, и на вкус как будто была обычной. Почему-то у меня улучшилось настроение.
Идя обратно, заметил далеко в темноте искоркой вспыхнувшую и погасшую точку. «Не показалось ли?» – подумал я. Но светящаяся точка появилась опять и уже не двигалась. Решил подойти поближе, обошел ряд дров и остановился. При свете коптилки увидел сложенные рядом три трупа, почти скелеты, обтянутые кожей.
Потом я долго шел, земля была песчаной, мягкой. Огонек оказался керосиновой коптилкой, стоявшей на большом камне, за валуном по колено в воде стоял человек с растрепанной бородой и промывал песок.
– Чего тебе? – сердито окликнул он меня.
– Может, научишь меня этому делу, я впервые вышел на работу, не знаю, что делать.
– Не подходи близко, не то голову размозжу. – Он положил сито и взялся за камень.
«Черт с ним, чокнутый какой-то», – подумал я, повернулся и на этот раз увидел новую светящуюся точку слева от себя, пошел туда. Шел и шел на свет; увидев меня, из воды вышел рослый, почти голый мужчина, он взял камень и запустил в меня, хорошо, что промахнулся.
– Прости, если помешал тебе, ухожу. – Я понял, зэки не доверяли друг другу, боялись потерять с таким трудом добытые крупицы золота. «Это куда ж меня занесло?»
Я
Затем со стороны туннеля послышались звуки тяжелых шагов, и обозначились человеческие силуэты. Дорогу освещали керосиновым фонарем, это были десять вооруженных солдат, впереди них шел знакомый мне пожилой мужчина со шрамом на щеке, в руках у него была большая кожаная сумка, в самом конце низкорослый и сильный солдат катил тачку, нагруженную продуктами. Я поднялся и отступил назад. Солдат одним движением руки смахнул со стола мое сито, сумку и медную миску и поставил на стол рядом с коптилкой керосиновый фонарь.
С появлением солдат напряжение исчезло. Заключенные бросили камни и выстроились в очередь. Человек со шрамом неторопливо достал из сумки аптекарские весы, маленькую медную шкатулку и журнал. Все это он разложил перед фонарем, надел очки и сел. Заключенные по одному начали подниматься на площадку, подходить к столу и сдавать собранные в кожаные мешочки крупицы золота. Мужчина взвешивал золото, громко называл вес и ссыпал в медную шкатулку с чашечки весов. Затем записывал цифры в журнал – напротив имени и фамилии. Он действовал честно, я не заметил недовольства ни на одном лице. Закончив приемку золота, он осмотрел трупы и вновь вернулся к столу. Зэки перенесли трупы на другой берег речки и сбросили там в яму. Тогда я и догадался, откуда шел сладковатый трупный запах. Под конец раздали хлеб, мне не дали: «Ты свое получил», – оставили бидон керосина для коптилок и ушли.
Зэки развели огонь и сели вокруг костра, ели и сушили ноги, почти не разговаривали. Большинство одинаково глухо подкашливали. Когда огонь начал затухать, они переместились на настил, прикрылись ватниками и уснули. Уставившись на угли, я подсчитывал: тридцать человек сдали в целом восемьдесят восемь грамм золотого песка, на каждого приходилось примерно три грамма, вот и все, что они смогли добыть за целый день. Выходило, что для того, чтобы выбраться отсюда, нужен по меньшей мере год, и то если повезет – не заболею и мне не размозжат голову.
Часов через семь-восемь заключенные постепенно поднялись и разошлись в разных направлениях. Один эстонец объяснил мне, как нужно различать золото и песок. «Главное – найти, а как найдешь – увидишь», – сказал он мне под конец. Правило было такое: если ты в течение трех дней ничего не сдавал, то не получал паек; нужно было сдать хотя бы полграмма, и не имело значения, болен ты был или здоров. Раз в три дня нам давали сырую капусту и свеклу, раз в неделю три яйца, дважды в неделю рыбные консервы, хлеб приносили каждый день. Лекарств и врачебной помощи для попавших сюда заключенных не существовало.
Конец ознакомительного фрагмента.