Солнце над Бабатагом
Шрифт:
Заглядывая в глубокий колодец, Бочкарев чиркал спичку за спичкой.
Со дна зиндана скалил зубы человеческий череп.
— Смотри, — сказал Бочкарев, — Там что-то белеет.
— Кости… Мы взяли штурмом этот дворец еще в двадцатом году, когда фронтом командовал Михаил Васильевич Фрунзе, — рассказывал Лихарев. — Тут было несколько узников. Один из них так оброс волосами, что с головы они спускались до пояса, а борода закрывала грудь. Этот человек весь высох и мог ползать только на четвереньках. Представь себе, он даже не помнил, когда и за что
Бочкарев вышел на воздух.
— Да, не зря вы тут воевали, — проговорил он, покачав головой.
Они молча прошли через сад и по двойной лестнице поднялись во дворец.
В большой комнате с покрытыми мозаикой стенными нишами два командира сидели на ковре и играли в шашки. Один из них, сидевший спиной к дверям, оглянулся, увидел Лихарева, и на его морщинистом, с черными усами, полном лице изобразилось крайнее удивление, вдруг сменившееся такой бурной радостью, что, казалось, все в комнате сияло и улыбалось.
— Всеволод! — вскрикнул он, поднимаясь. — Вернулся? Какими судьбами, дорогой? — Широко расставив руки и постукивая деревянной ногой, он направился к Лихареву.
— Медведев!.. Здорово, старина! — обрадовался Лихарев.
Они крепко обнялись и расцеловались.
Молодой командир, игравший с Медведевым, собрал шашки и скромно удалился.
— Всеволод Александрович, дорогой, а ведь я только о тебе вспоминал, — говорил Медведев, с любовью глядя на Лихарева. Он перехватил недоумевающий взгляд товарища, устремленный на его ногу.
И не говори! — с досадой сказал Медведев. — Ибрагим, собака, отстрелил. Ведь ты только уехал, а мы пошли в Локай. Там она и осталась. Обещают протез прислать. А пока шкандыбаю на липовой ноге, на березовой клюке. Ездить верхом не могу, и вот назначен начальником гарнизона.
Он ступил шаг назад и сказал:
— Так ты, значит, вернулся?
Улыбка прошла по худощавому лицу Лихарева.
— Выходит, что так.
— И кем же ты теперь?
— Комбригом в одиннадцатой дивизии.
— От души поздравляю.
— Вот позволь тебе представить нашего военкомбрига, — сказал Лихарев, показывая на Бочкарева.
— Очень рад! Очень, — приговаривал Медведев, то пожимая руку Бочкарева, то вновь принимаясь обнимать Лихарева. — Вот радость-то!.. Ну, пошли скорей мыться!
Он прохромал в соседнюю комнату, принес мыло и полотенце, и они, весело разговаривая, прошли в сад.
Лихарев и Бочкарев разделись до пояса, вытрясли пропыленные гимнастерки и, покряхтывая от удовольствия, принялись умываться холодной водой.
— Ну, гости дорогие, не знаю, право, где вас посадить, — заговорил Медведев с озабоченным видом. — Стульев у меня нет, — Бек обходился без них. Хотя вам, бухарцам, не привыкать. Идем ко мне.
Они прошли в богато убранную коврами комнату.
Медведев собрал по углам
— Садитесь, товарищи, — предложил он радушно.
— Ну, теперь поговорим о деле, — сказал Лихарев, опускаясь на ковер рядом с Бочкаревым. Он взглянул на Медведева. — Ты не получал каких-либо распоряжений бригаде?
— Пока нет, — ответил Медведев, — Вчера вечером комкор Павлов вызывал меня по прямому проводу и дал указания в отношении Блиновской кавалерийской бригады.
— Блиновской? Что это за бригада? — спросил Лихарев.
— С Кавказа прибыла. Имени Блинова, а командует Тархов какой-то. Ночью разгружались. Комбрига я еще не видел. Должен скоро приехать, — пояснил Медведев, присаживаясь, напротив товарища.
— Так… Ну, а вообще какая обстановка в Восточной Бухаре? — спросил Бочкарев.
— Обстановка напряженная. На Амударье появился Селим-паша. Турецкий генерал. Дядя Энвера. С ним около тысячи всадников. Против Селим-паши будет действовать Блиновская бригада. Ну а вам, я думаю, придется драться с основным врагом — Ибрагим-беком.
Лихарев усмехнулся.
— Старые «знакомые. А где сейчас Ибрагим?
— В Локае.
— И большая группировка?
— Тысячи три.
В дверях послышался шорох. Вошел старик с большим медным подносом в руках. Он молча поклонился и поставил на ковер поднос с большим фарфоровым чайником, пиалами и изюмом. Расстелив перед сидевшими небольшую скатерть и расставив на ней все принесенное, старик удалился.
— Ну, рассказывай, какие еще новости? — спросил Лихарев, наливая чаю себе и Бочкареву.
— Новостей много. Всего сразу не упомнишь… Стоп! Ты Гроссмана знаешь? У меня был помощником. Из немцев, рыжеватый такой?
— Ну как не знать! Знаю, конечно, — сказал Лихарев.
— В штаб корпуса начальником отдела назначен.
— Очень рад за него.
— Погоди радоваться.
— А что?
— Пришлось мне быть у него по делу. Так, понимаешь, еле руку подал. Говорит — сквозь зубы цедит, Загордился — не подходи.
— Ну что ж! Могу напомнить старую истину: чванство и высокомерное зазнайство присуще людям ничтожным, а на таких и обижаться не стоит.
— Так я не кончил о Гроссмане, — сказал Медведев. — Ведь прогнал его Павлов.
— Да? За что? — удивился Лихарев.
— За угодничество. Павлов, как известно, терпеть не может подхалимства. В первый раз он ему очень осторожно заметил, что угодничество не к лицу командиру. А тот, видно, не понял. И вот, понимаешь, как получилось. В Кагане при штабе корпуса есть садик. Как-то вечером Павлов вышел погулять. А Гроссман за дверь стал — стул в руках держит. Хорошо. Ходил, ходил Павлов, к дереву прислонился. А Гроссман со стулом к нему: «Не угодно ли присесть, товарищ командующий?» Павлов нахмурился и говорит: «Вы, что, батенька мой, командир или лакей?» И, натурально, в тот же день ему предписание: принять ишачий транспорт. Теперь он где-то в здешних местах провиант перевозит на ишаках.