Солнце слепых
Шрифт:
– Пьяные студенты?
– уточнил Дрейк.
– Отдыхаете?
– Да, от учебного процесса...
– От валькирий. А, простите, как оказались тут? Одна?
– Я тут уже три дня. Друзья забросили на недельку. У меня вон там палатка. Пойдемте, чайку попьем.
Они пили чай, а в небе парил коршун. На фоне серого неба он казался черным. Коршун парил кругами, изредка помогая себе одним-двумя взмахами крыла переместиться с одной воздушной струи на другую. Он летал долго, высматривая на земле добычу и не обращая внимания на птиц, летающих вокруг него. Потом упал и больше не появлялся.
– Вот и все, - пробормотал Дрейк.
– Что?
– спросила Анна Семеновна, думая о том же, о чем подумал капитан.
– Коршун в небе чертой вертикальной
Анна Семеновна увидела в этой фразе структуру трехстишия и от восторга у нее едва не брызнули слезы из глаз.
Капитан, вытащив за день всего три рыбешки, но зато, наговорившись с Анной Семеновной обо всем, что произошло у нее за два месяца, поспешил на закате к голодной внучке. А назавтра высадился вместе с Машей на острове Валькирий. День был ясный, в голубом небе чернели ласточки. Когда они пролетали над головой, было видно, что их крылья снизу белые.
Глава 35
Во мгле таинственных желаний, во мгле восторгов молодых
Анна Семеновна с удивлением разглядывала себя в зеркале: она робела перед мужчиной, стойким и яростным, но и ранимым и хрупким, как она сама! К тому же моложе ее на десять лет! Это судьба, решила она, благосклонная судьба. Себя она испросила уже сотни раз: «Он ли?», и внутренний голос сотни раз ей ответил: «Ой, он!» Оставалось выяснить намерения капитана. Пленительные картины супружеского счастья впервые коснулись ее задолго до их наступления. Обычно перерыв между замыслом и воплощением у нее измерялся днями, редко - неделями. А тут - уже и забыла, когда началось. И странно, Анна Семеновна, наряду с планированием «земного» отрезка пути, заглядывала еще и в «небесный», то есть не в буквальном смысле, куда пойдут или полетят их души, вместе или порознь, а как они будут потом.
Анне Семеновне было горько вспоминать о некоторых своих годах - и она старалась о них не вспоминать. Она загнала их глубоко внутрь себя, хотя думала, что, напротив, изгнала их из себя, и они с годами превратились в нечто гомеопатическое, только не оздоровляя организм, а отравляя его с каждым днем все сильнее и сильнее. Так, она долго не могла признаться самой себе, что у нее ужасный, неуживчивый характер, она считала всегда, что он такой у ее мужчин.
Что первый, что второй, что третий муж доставали Анну Семеновну тем, что думали о себе больше, чем о ней. Ладно бы думали - они и заботились только о самих себе любимых. «На кой черт он мне нужен, если я не нужна ему?
– всякий раз спрашивала она себя, и всякий раз отвечала: - Конечно, не нужен!» В результате она распрощалась со всеми, оставив от каждого по ребенку. Потом дети вырастали и, не в силах выносить более деспотичный характер матери, один за другим покидали ее навсегда, подтверждая тем самым справедливость поговорки: как аукнется - так и откликнется. С детьми ей не ладилось, скорее всего, по той же самой причине, что и с мужьями: они думали о себе больше, чем о ней, а она всю свою жизнь боролась с проявлением эгоизма во всех его формах. Уже под старость, когда никого не осталось и никого нельзя было вернуть, она поняла, что всю свою жизнь не могла взять в толк простой истины: все остальные точно так же любили и ценили, прежде всего, самих себя, а уж потом всех остальных. А чем, собственно, занималась я сама? За что же я боролась? Ее ошеломила эта простая истина, как в детстве ошеломило Черное море.
Анна Семеновна, прожив жизнь яркую, наполненную событиями, запомнившуюся всем, кто ее окружал, на склоне лет все чаще предавалась в одиночестве своего неустроенного жилища меланхолии. Если бы ее увидели в этот момент коллеги или знакомые, право, они удивились бы, они просто не узнали бы ее! Под утро Анна Семеновна часто чувствовала себя плохо. Ей становилось очень тяжело. Неужели вот так же, думала она, тяжело всем одиноким женщинам? Что же тогда должна испытывать земля, будучи женщиной? А она, как мать, несет в себе не только свою, но и тяжесть всех женщин. Может, от этого на ней творятся всякие катаклизмы и стихийные бедствия?
«Однако, какое счастье, что
То, что она несчастна, Анна Семеновна поняла, когда увидела Дрейка. И не потому, что судьба не свела их тогда, когда сводит людей для счастья, а что она сама по себе, и только из-за своего характера, одинока и несчастна. Ей не на кого опереться в жизни и некому подставить плечо, в доме некому забить гвоздь, а ей некому вставить шпильку. Не с кем потешиться, не с кем поругаться, некого обмануть, не с кем обмануться. Она поняла это, увидев в Дрейке неистребимое его одиночество, невостребованную душу, не нужную никому жизнь. Какой мужик пропадает! Да что же делается такое в мире: как мужик не мужик и баба не баба, так на тебе - и женаты, и замужем; а как что стоящее - так врозь и бесплатно! Несправедливо, Господи! Одинокая женщина особенно остро чувствует свое одиночество тогда, когда встречает такого же одинокого мужчину. И эта острота чувств подчас помогают ей (и ему) избавиться хотя бы на время от одиночества.
Анна Семеновна зашла в зал и едва не упала, поскользнувшись на полу. Потекла батарея - этого только не хватало! Нет, это черт знает что! Ни на что не хватает времени! Даже на самое заурядное домашнее хозяйство. Не она занималась хозяйством, а хозяйство занималось ею. Домашнее хозяйство, лишившись призора, дичает и становится опасным. И стоит его задвинуть на второй план, как оно тут же выдвинет себя на первый: потечет кран, засорится канализация, затопят сверху, перегорит лампочка, сломается в замке ключ, в щели начнет свистеть декабрьский ветер. Анне Семеновне, понятно, приходилось все бросать и, чертыхаясь, спасать себя и квартиру. Вот тут-то самое место мужику с руками.
Конечно, хорошо пишется, когда никто не мешает, не снует перед глазами, не задает дурацких вопросов, не храпит, не просит, как кукушонок, еды, не лезет с приставаниями. Просто хорошо, когда можно походить в неглиже, и поесть, когда и что вздумается, и лечь спать и проснуться, где угодно и как угодно. Вообще, свобода - выдумка мужчин, которой по-настоящему могут пользоваться только умные женщины. Вот только пользоваться ею что-то не всегда хочется!
В прошлом было столько радости и света, подумала вдруг она. И от этой мысли ей стало до того не по себе, что белый свет весь покрылся словно бы мелкими мошками, от которых не было никакого спасения. Когда же было это прошлое? В детстве? И только? А потом? Потом было много чего, но не хотелось вспоминать. Так что же, вспомнить нечего? Не может быть! От такой яркой, ослепительной жизни вообще все может вокруг померкнуть. Но почему же, оглядываясь на собственную жизнь, после детства весь путь теряется в полумраке, мраке или густом тумане? Что это я рассиропилась? Отставить! Выше нос, сударыня!
Анна Семеновна представила пикник, лодку, капитана за веслами... лодка от уверенных гребков летит по зеленой воде... коряга опрокидывает их... капитан спасает ее... выносит на руках на берег... искусственное дыхание... она приходит в чувства... чувства перехлестывают их обоих... сцена признания... тихая вода реки, буря чувств... замечательно! А на следующий день подаем заявления в ЗАГС... Начнем все, все-все-все с чистого листа! Все чистое надо обязательно начинать с чистого листа.
«Tabula rasa» [12] Анна Семеновна решила начать с привлечения капитана лектором в общество «Знание». Когда она сказала Дрейку о том, что общество «Знание» запланировало ему, начиная с октября, цикл лекций, капитан воспринял это без энтузиазма.