Солнце в рюкзаке
Шрифт:
— Это относится к наличию у него глаз, — ответила Анечка, облизывая палец с вареньем, взятым на пробу. — Персики с жимолостью… м-м-м…
— Любовь, — мрачно сказал Андрей. — У меня одного ощущение, что он был патологически привязан к Квоттербеку?
Анечка поставила варенье на стол, поправила салфетки.
— Ты сейчас хочешь доказать, что наши предшественники ваяли Игроков-гомосексуалов?
— Нет, — яростно ответил Андрей. — Хотел бы доказать, не говорил бы о патологиях…
— Тогда о чем ты? — ласково спросила Анечка.
— Об
— Не забывай — группа всегда иерархична. Он испытывал уважение к старшему по иерархии Игроку, пытался с ним конкурировать. Адреналин, естественно…
— Мне показалось сегодня, что тебе его жалко, — сказал Андрей.
— Да, жалко. И это говорит только об одном — человек здесь я. А он — наш материал, Андрей, что бы ты там ни придумывал…
Утром Андрей через силу заставил себя пойти на работу. Хотелось бросить все и больше никогда к этому не возвращаться, но ответственность пересилила. Он разгрыз несколько таблеток энергетиков, запил апельсиновым соком и явился-таки в лабораторию, хоть и с небольшим опозданием.
Раннинга разбудили за полчаса до его прихода. Он встретил Андрея коротким взглядом и отвернулся.
— Готов? — спросил у Раннинга тощий безымянный лингвист, настроивший свою аппаратуру. — Начинаем с фразы: «Лайнмен отобрал у „Королей“ оружие»…
— …и раздал его бедным, — продолжил Раннинг.
Кое-кто улыбнулся, прикрываясь воротом белого халата.
Андрей занял свое место у пульта снабжения и посмотрел на показатели. Болевые очаги из алых превратились в некрозные, черно-фиолетовые.
Господи, подумал Андрей, он же… Ему же уже ничего не помогает, это необратимый распад, ему больно, запредельно больно.
— Ты в своем репертуаре, — сказал Лайн, — Тайтэнд бы сбесился со злости.
Я пристроил Зеру-Эбу на плече — головой вниз. По-другому не получалось, она была и выше меня, и тяжелее. Снова откуда-то капала кровь, и я искренне надеялся, что на этот раз все обойдется без «барсуков».
— А я тебе сигналил-сигналил… все ракетницы извел.
Стало стыдно. Не уловил, не отметил, обошел вниманием.
— У башен меня засек?
— Ага. Думал, подожду — сам влезешь. А ты куда-то в обратную сторону побежал.
Блин, знал бы он, зачем я туда шел…
— А за тобой еще какая-то мелочь поскакала, но отвалилась быстро, задохнулась.
На этом слове Лайн споткнулся и задышал преувеличенно ровно. Выглядел он плохо — серые глаза окружило синеватым кольцом, губы сухие.
— Я мелочь за шкирку встряхнул, но разбираться времени не было. Такой… в шапке с ушами.
— Журов, — определил я, поправляя сползавшую с плеча Зеру-Эбу. — Инструктор.
— Инструктор? — удивился Лайнмен.
И тут бы мне прислушаться и подумать башкой, но нет — мелочи никогда до меня сразу не доходили, не умел я сопоставлять почти неуловимые факты, да еще и Зера завозилась…
— Иди-иди… — сказал Лайн, а сам остановился и наклонился, раздираемый кашлем.
Я
Одной рукой он опирался на корпус «Иглы», другой держался за грудь — ровно по центру. И так держался, словно боялся, что вот-вот треснет там что-то и выпадет в грязь. У меня самого в груди заболело.
Мы пошли по утренней Кремани — вдвоем, не прячась по углам и не кидаясь в подворотни. Объединившись, стали плотным ядром команды и ничего особенно не боялись. Да и шарахались от нас — от меня, грязного, с ало-синей замшей ожога на по колено обнаженной ноге, и Лайна, огромного, как обломок скалы, с тяжелым оружием наперевес.
Зера давно пришла в себя и шепотом ругалась, болтаясь наподобие воротника.
По пути попался магазинчик — странный, с прейскурантом, как из Монастырщины, — числились в продаже свежие мечты пять килограмм за литр крови и забытье по цене трех никчемных жизней. Из реального товара обнаружились дымные курительные палочки и сухари, густо присыпанные пылью.
Есть хотелось зверски. Мой возраст то и дело напоминал о себе — я все еще рос и формировался и жрать мог больше остальных раза в три. Зера-Эба тоже завозилась. Я поставил ее на ноги, но оказалось, что стоять она может только на одной — вторая треснула вдоль, и непонятно было, что там с костью.
— Сухари? — переспросил желтенький старикашка за прилавком. — Только охотникам. Талончик пожалуйте.
— У меня нет его, — медленно сказал Лайн. — Выкинул.
У Эбы тоже не было.
Я порылся по карманам и молча протянул свои талоны.
— Три раза охотник. Давай три мешка.
Старичок, дробно хихикая, принялся за упаковку, а Лайн посмотрел на талоны и сказал:
— Раннинг.
— Ребята, — вяло сказала Эба, — не надо из-за этого… ссориться. Цена запредельная. Мало кто откажется, но это не значит…
Лайнмен ее не слушал. Он положил тяжелую руку на мое плечо и развернул к себе.
— Ты в порядке?
— Квоттербека бы еще, — ответил я. — Солнце за плечи. И тогда — да, в порядке…
Пыльную корку с сухарей я счистил ножом, и их стало вполовину меньше. В башне, облюбованной Лайном, под самой крышей, было тепло и сумрачно, а из щели видно было целый город и тот переулок, где меня остановил «Король», — как на ладони.
Комбинезон Эбы пришлось разрезать и наделать из него длинных, грязных, но вполне пригодных бинтов. Я перемотал ими ее белую шелковистую ногу в рыжих подтеках. Лайн посмотрел и молча поделился таблеткой из завалявшейся у него пачки антибиотиков.
— А что за запредельная цена? — спросил я у Эбы.
Она вздохнула, прикрыла глаза и начала рассказывать. По легенде, Кремань — остров богов, сотни лет стоявший на берегу бирюзового моря. Здесь жили те, кто заведовал снами и мечтами человеческими. Люди, преодолевая волны и непогоду, прибывали на берег и приносили богам кровавые жертвы, надеясь на благосклонность.