Солнце встает над селом Дзауга
Шрифт:
– Не дури, - ее ресницы, и губы, и голос – все подрагивало от волнения – Что ты на себе крест ставишь? Тебе семнадцать лет! Все у тебя будет нормально, ты – хороший человек. Просто разорви этот замкнутый круг, и поехали! Ты же сам понимаешь… Ну что тебе здесь светит?
Алан откинулся назад и запрокинул голову на спинку сидения. Глаза его коротко блеснули, как два темных, глубоких колодца, где на самом дне, в заросшем мраке глухо плескалась печаль.
– Здесь у меня все.
–
– Моя мама. Моя семья. Мои братья. Моя Родина. Здесь – моя Родина. Куда я поеду?
– Ну, давай, загнивай на этой родине! Осчастливь свою маму зрелищем, как ты скопытишься от передозы, или загремишь на зону, или как тебя завалят в очередной тупой драке.
Алан молчал.
– Твоим друзьям легче, - добавила она – У них души нет…
Его глаза молниеносно сощурились, превратившись в две грозные бойницы.
– Опять?!!! – злобно заорал он – Опять ты гонишь всякое фуфло! Ты не знаешь людей, нихрена не понимаешь, что ты несешь!!!
– Ладно, ладно, - миролюбиво заворковала она – Успокойся. Я не собираюсь с тобой из-за этого ссориться. Мне нет до них абсолютно никакого дела, - она сделала заговорческую паузу – Меня только ты волнуешь.
Он мрачно взглянул на нее.
– Не люблю подхалимов, но уважаю их труд, - загробным голосом сказал он.
Ее губы раздвинулись, и зубы блеснули в темноте мелкими бликами.
– Ну вот… Теперь ты мне не веришь.
Карина придвинула к нему свое лицо так близко, что их носы соприкоснулись.
– Помнишь, как ты говорил?... «Новая жизнь, еще один шанс»?...
– Не помню.
– …И я буду жарить тебе яичницу и компосировать мозги…
– Я был бухой.
– …Ты будешь защищать меня, а я – заботиться о тебе…
– Я ничего не помню, - он попытался отвернуться, но она удержала его лицо.
– Ты – самый лучший, Алан.
Карина снова улыбнулась, глядя ему то в один зрачок, то в другой. Она казалась космически-красивой в этот момент. В вязком войлоке мрака ослепительно мерцала только ее улыбка и белки влажных глаз. Черно-белое кино! Повинуясь непонятному порыву, Алан запустил пальцы в ее мягкие локоны, и они утонули в густом темном облаке. Она в ответ ласково коснулась его затылка. Волосы у него были очень короткие.
– Ты их сбривал?
– спросила она почему-то шепотом.
– Да. Не так давно.
– Я видела у тебя шрамы.
– У нас у всех их хватает.
– Я люблю тебя, - она закрыла глаза. Это прозвучало странно, звонко
– Ты каждому клиенту такие чесы наводишь, или как? – спросил он.
Карина с чувством посмотрела ему в глаза.
– Во-первых, я не бросаюсь такими словами. А во-вторых, никто из них в этом не нуждается.
– А я, что ли, нуждаюсь?
– Да.
Алан не успел возмутиться – она положила руки ему на уши и проникновенно поцеловала его. Она поцеловала его родинку над губой, подбородок, переносицу, где почти сходились темные брови, поцеловала большие детские глаза.
– Господи! Как же ты красив!
Он слышал, как бешено грохотало ее сердце в тишине. Губы у нее были теплые и мягкие. Они порхали ниже, по шее, плечам, горячо теснили на его коже татуировку, вьющуюся вокруг предплечья… Она целовала его с невыразимой нежностью.
Он был сражен. Уничтожен. Растоптан.
Карина сбросила с себя куртку. Под ней оказалось маленькое платьице на бретельках. Алан не заметил, как, шурша, свалилась его мастерка, за ней – футболка… Руки ее скользнули вниз. Она раздевала его, глядя с неподдельным восхищением, как коллекционер, распеленывающий редкую картину.
– Боже… Боже мой! – ее прерывистый шепот обдавал его огнем – Откуда только вы берете такие фигуры?
Алан удивлялся сам себе. Он не знал, что с ним происходило. Он уже давно забыл те времена, когда был девственником, а теперь вдруг вел себя, как ошалевший нераспечатанный болван. Он потерял счет всем своим бабам: каких только у него не было, и случайных, и долгоиграющих – никогда он ни с кем не церемонился, а сейчас испытывал идиотскую робость перед обычной прожженной шалавой. Он выпрямился, решительно стащил платье с ее плеч, расстегнул джинсы, пихнул ее на сидение и навалился сверху в своем привычном дикарском стиле. Она вздрогнула, чуть подалась назад и тут же снова прильнула к нему всем телом.
– Черт! – он усмехнулся, тяжело дыша – Тебе больно, что ли?
– Ну, что ты! Все прекрасно. Мне так хорошо!
Впервые ему было немного неловко от своей грубости. Он чувствовал, что она была какой-то чересчур худенькой и хрупкой.
– Говори, если очень больно.
– Не волнуйся, мой Маугли. Все чудесно.
Она взяла его голову и притянула к своему лицу. Ее губы коснулись его уха.
– Ты - мой Маугли. Мой мальчик. Самый прекрасный, самый сильный…