Солнцеравная
Шрифт:
— Знаю, знаю, — ответил я. — Почему вы так печальны?
— Я тоже понесла тяжкую утрату.
— Но вы же не в родстве ни с кем из царевичей, разве что в браке?
— Верно, — сказала она. — Так и скорблю я не по ним. Этим утром я узнала, что мой брат мертв.
— Хадидже, милая, что случилось?
Она обхватила себя руками:
— Пытался кого-то защитить, как всегда. Как меня, когда мы были маленькими.
Глаза ее переполнились слезами, и скоро они заблестели на ее скулах.
— Когда я потеряла родителей, мне казалось, это
— Как бы мне хотелось обнять тебя и утешить!
— Шшш! — предостерегла она и оглянулась, будто услышала что-то.
Тут же вошла Насрин-хатун с кофе, двигаясь так бесшумно, что я подумал: не пыталась ли она подслушивать? Я тут же сменил предмет разговора:
— Достойная царевна хотела бы узнать, нет ли у вас особого снадобья, которое поможет Гаухар избыть худшую часть ее горя.
— Составлю, — сказала Хадидже. — В эти дни у меня много просьб о таких снадобьях, и мне оно тоже понадобится. Насрин-хатун, пожалуйста, собери еще тех трав, которые я тебе показывала, и принеси для нашего гостя.
Насрин-хатун поставила поднос и ушла исполнить ее просьбу. Теперь я понимал, отчего Хадидже так спокойна. Снадобья ее были так сильны, что унимали всякую боль.
— Джавахир… — начала было Хадидже, но я перебил ее:
— Как мы можем его остановить?
Ее рот искривило отвращение.
— Я только надеюсь, что он не пришлет за мной. Как я смогу лежать под ним, зная, что случилось с моим братом?
Я не понял:
— Что общего между шахом и смертью твоего брата?
Хадидже вздохнула:
— Джавахир, мне больно оттого, что ты должен узнать правду. Мой брат умер, защищая Махмуда.
Словно железный кулак стиснул мое сердце.
— Да будет он всегда невредим! — сказал я, но в моих словах звучал гнев.
Она поглядела на меня с таким сочувствием, что мой гнев смутил меня.
— Если ты не хочешь узнать, что случилось, я не скажу.
Выбора не было — я попросил.
— Брат был с Махмудом в охотничьем лагере. Люди шаха выследили их по дыму костра и напали. Друг моего брата, который был с ними, бежал и уцелел. Он написал, что Махмуда задушили, а брата убили кинжалом. Тела отвезли в дом Махмуда приготовить к погребению. Несколько часов спустя Махмуд вдруг застонал и очнулся. Шея его была жестоко изувечена, но он был жив.
Ярость отхлынула, и я вдохнул сладкий воздух жизни — наверное, совсем как Махмуд. Впервые за все эти дни воздух так легко проникал в мою гортань и дальше в легкие.
— Прости, я не хотел так гневаться, — сказал я. — Мне непосильна сама мысль потерять его.
Думаю, я даже улыбался, пока не осознал, что прелестное личико Хадидже искажено горем.
— Хотела бы я не рассказывать конец этой истории, — продолжала она. — Убийцы спросили своего старшего, что им делать с Махмудом, и он приказал им отнять у того жизнь. На этот раз им удалось.
Я вскочил на ноги и пнул поднос с кофе, словно
— Он был мне как сын! — прохрипел я.
— Знаю, — прошептала она.
— Нами правит бешеный пес! Я плюю ему в лицо, я проклинаю его глаза! Да упадет его звезда! Да сгорит он в аду!
Хадидже дернулась в ужасе, оглядываясь, кто может услышать. Мне было все равно, даже если бы мои изменнические слова повлекли смерть. Я выбежал из комнаты, не слушая Хадидже, умолявшую взять снадобье и для меня. В тот миг я ненавидел весь мир. Яростно шагая к укромной части сада, я вдруг с размаху всем телом ударяюсь о ствол кедра, еще и еще, видя, как содрогаются ветви, когда я врезаюсь в него. Падает темная хвоя, на плечи осыпаются сухие веточки. Я бью дерево, словно забиваю насмерть шаха. Потом иду исполнить свою обязанность — передать известие Пери.
В глубочайшей скорбной муке я потянулся за своей «Шахнаме», единственным, что осталось у меня от Махмуда, и открыл ее наудачу. Слезы стояли в моих глазах, и я не мог разобрать слов. Когда я закрыл книгу и положил рядом с постелью, строки Саади всплыли в памяти.
Тиран, что подданных намерен угнетать, И в том упорен ты, не хочешь уступать! Ты недостоин власти. Смерти — да!Бог требует от государей править справедливо, но если они не исполняют завета? Должны ли мы просто терпеть угнетение? Должны ли позволять убивать детей? Должны ли бояться дышать?
«Нет! Нет!» — кричал мой внутренний голос. Если я ничего не сделаю с Исмаилом, умрут и другие. Но если я попытаюсь остановить его, не обречет ли Бог меня на преисподнюю? Этого я не знал. Все, что я мог сделать, — это постараться улучшить мир для тех, кто еще жив. Поэтому я пошел к Пери и поклялся помочь ей достигнуть ее цели, и мы договорились работать вместе, даже если это будет стоить нам жизни.
Но как выследить такую скрытную добычу? Все было устроено так, чтоб разрушить наш замысел. Сам дворец с его высокой оградой, разбросанные, охраняемые стражей здания, укрытые деревьями, путаница дворов и переходов — все было создано, чтоб скрыть тех, кто жил внутри. Исмаил окружил себя армией слуг, чья жизнь и состояние зависели от его защищенности. Он не просто избегал появляться на людях — он прятал себя еще дальше, и невозможно было расспросить о его местопребывании, чтоб не возбудить подозрений. Нам следовало быть умнее шаха, одновременно могущественного и испуганного, умнее всех стен, и ловушек, и стражи, призванной охранять его. Нам следовало опрокинуть весь порядок, созданный, чтоб помешать нам.