Солнцеравная

Амирезвани Анита

— Мне требуется больше, чем такое уклончивое обещание. Говори или делай что должен для нового шаха, но если ты не поклянешься в верности мне, твоя помощь не нужна.

— Понимаю. Что ты хочешь делать сейчас, когда шах мертв?

— Хочу стать регентом при Шодже с твоей поддержкой.

— Ты так отважна! Нет жен, подобных тебе, и мужей тоже. С глубочайшим смирением клянусь в верности тебе.

К моему изумлению, он склонился и поцеловал ее ступню, как если бы она была шахом. Затем он поднял глаза в надежде, что его клятва принята.

— Хорошо. Я подумаю об этом.

— Ты

подумаешь?

— Пока это все.

— Но царевна…

Шамхал готов был выпрыгнуть из халата, лишь бы убедить ее в своей доброй воле.

— Это все, что сейчас возможно.

Я был рад, что она приучает его к повиновению. Как еще она может довериться ему?

Слуга постучал и оповестил о приходе мирзы Салмана.

— А вот и великий визирь! Какие у него новости?

В своем бируни Пери села у завесы вместе с дядей, а я перебрался на другую сторону, к мирзе Салману. На нем был тот же халат, что и вчера. По кругам у глаз можно было видеть, что он не спал ночь.

— Салам алейкум, великий визирь. Я тут с Шамхал-султаном, — сказала невидимая Пери.

— Салам. Я хотел сообщить о срочной встрече, которую созываю, чтоб говорить о будущем нашей страны. Увы, амиры едва не подрались.

— Как неожиданно! — сухо сказала она. — И из-за чего?

— Каждый хочет влияния для себя. Я уговорил их убрать мечи в ножны, пока не назван новый шах.

— Благодарю вас, великий визирь. Как всегда, вы словно отточенный клинок. Я хотела бы поздравить вас с вашим недавним назначением.

— Это большая честь, но она вряд ли продлится. Приношу свои соболезнования по поводу утраты вашего брата.

— Примите в ответ и мои. Бывает то, чему не поможешь.

Глаза его остались незамутненными; он был из тех придворных, кто плывет при любой волне.

— Пока ничего не решено. Амиры хотят узнать о ваших намерениях.

— Отчего же им не прийти ко мне в мои покои?

— После запрета шаха посещать вас они честью обязаны подчиняться его велению. Как я обещал прежде, я выдвинул предложение сделать вас регентом при сыне Исмаила.

— И?..

— Им это не понравилось.

— Почему?

— Они тверды как алмаз в том, что сын Исмаила править не должен. Один из них встал и продекламировал отрывок из «Шахнаме».

— Который?

— Ну, что-то вроде этого:

Собранье благородных, кто видал Царя ужаснее, чем тот, что шахом стал? Богатство нажил он, все отобрав у бедных,  Он убивал и жег, но войн не вел победных. Кто прежде о таком правлении слыхал? Кто столь же злобен был, кто верил лишь в кинжал? Пусть отпрысков его минует этот трон, Пусть

судит прах его небес Святой закон.

— В самом деле? Они боятся младенца Шоджи?

Голос ее был колючим, словно подчеркивая, что мужи, которым не нравится мысль о ее правлении, могут считать себя свободными от обязательств.

— Они полагают, что подлинным вождем Ирана является сын вашего покойного отца Мохаммад Ходабанде, который к тому же старший.

— Но он ведь слеп! Как же они отвергли его в прошлом году и почему согласны сейчас?

— Во-первых, его матушка Султанам из кызыл-башей, а кызылбаши любят поддерживать своих. Во-вторых, у него четверо сыновей, которые смогут наследовать ему, что успокаивает амиров. Когда упомянули его имя, все дружно закричали: «Алла! Алла! Алла!», призывая Бога, и все поклялись поддержать его.

— Какое место отводится тогда мне?

— Вы будете его верховным советником, так как сам он править не может.

— Мирза Салман, — воскликнула Пери, — скажите мне правду! Они ведь чувствуют, что на Мохаммада Ходабанде будет легче влиять, не так ли? Всем известно, что он не желает быть правителем. Амиры смогут вынуждать его соглашаться со всем, что они предлагают.

— Никто не говорил этого, — отвечал мирза Салман.

— Но ведь это, без сомнения, и есть причина.

— Я не могу обсуждать несказанное.

— Тем не менее ваш долг — предвидеть, что могут думать амиры, и быть стойким перед лицом их требований.

— Я его исполню, обещаю вам. И заверяю, что упорно сражался за вас и сделал все, что может одинокий голос. Но сейчас они ждут вашего слова. Они не хотят извещать Мохаммада Ходабанде, пока не согласитесь вы. Они признают все, что вы совершили.

Настало долгое молчание. Пери была недовольна, я тоже. Бас Шамхала раздался из-за другой стороны занавеса:

— Вы же великий визирь. Отчего вы не можете подчинить их своей воле?

Мирза Салман приподнялся на носках, словно пытаясь стать выше.

— Вы не знаете, как я старался.

— Но вы не преуспели.

— Странные вещи вы говорите.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что вернее меня у царевны никого не было.

— Значит, вы и должны были сделать больше.

— Если кто-то считает, что он может лучше, он может попробовать.

Положение Шамхала было не из тех, когда можно заставлять кызылбашей делать что-нибудь. Его выпад был попыткой завоевать признательность Пери.

— Почему вы так стараетесь убедить ее, что Мохаммад Ходабанде — лучший выбор? — упорствовал Шамхал. — Не потому ли, что его жена с рождения говорит на фарси, как и вы?

Мирза Шамхал выглядел оскорбленным, но отвечал спокойно:

— Я стараюсь только ради безопасности страны. Нам следует быстро и поочередно предотвратить вторжения и избежать нового всплеска беззакония.

— Согласна, — сказала Пери.

— Кстати, — добавил мирза Салман, — я также настаивал, что нам не следует тратить силы, пытаясь выяснить, был ли шах Исмаил — мир его душе — в самом деле отравлен.