Солнечное знамя
Шрифт:
Абсолютно.
Ноль.
Зеро.
Но, как говорят эльфы… тьфу ты, придет же в голову эта мерзость и то, что они там говорят… у людей… в смысле — у русских, есть на этот счет своя собственная народная мудрость, совершенно точно описывающая ситуацию, так что заимствовать изречения рыжеволосых нелюдей нет никакого смысла.
«Не имею сто рублей…»
Поняли, да?
У дядьки Грока имелся знакомый, который мог перевести их через границу. К людям.
Какой бы охраняемой не была граница — всегда найдутся люди(или представители других рас), которые за небольшой гешефт пронесут, протащат,
Вот такой ушлый человек и ждал их в деревне.
Вернее — гном.
— Знаешь, Зай, — Алиона повернулась к своему любимому охотнику, — мне не нравится, что это — гном. Гномы все делают только за деньги. А денег у нас нет.
— Гномы, как и люди, бывают разные.
— А эльфы?
— А эльфы все одинаковые.
С этим Алиона мысленно согласилась на все сто. Все эльфы — бездушные сволочи.
— Может, дождемся ночи?
— Нет, — тут же ответил Зай, — ночи ждать не стоит.
— Почему?
— Во-первых, я слышу собак. Значит, если мы попробуем подкрасться к дому Гемеза ночью, то они нас услышат и поднимут лай. Вместо того, чтобы остаться незамеченными, мы переполошим все село.
Алиона на секунду задумалась над совершенно бессмысленными в данной ситуации вопросом: чем здесь отличается село от деревни? В дореволюционной России село отличалось от деревни наличием церкви. А здесь?
— А во-вторых? — переспросила она, поняв, что Зай не собирается продолжать.
Тот помолчал немного.
— Я не хочу задерживаться на ночь. Я боюсь, — спокойно ответил он.
Вот это вот появившееся в парне спокойствие пугало Алиону. Спокойный, рассудительный, не кричащий и не ругающийся Зай, это как холодный кипяток, безалкогольная водка, теплый мороз — может и хорошо, но неправильно. Неестественно.
— Зай… — девушка обняла его и погладила по капюшону. Теперь молодой охотник старался не снимать его даже при ней, — Чего ты боишься, зайчик?
Вот! Раньше он вспыхнул бы как порох на это ласковое прозвище, тем более оно прозвучало как неосторожное обвинение в трусости. Сейчас же Зай просто ответил:
— Я боюсь, что перестану быть человеком. Я боюсь того, что уже перестаю бояться. Я боюсь… боюсь забыть тебя.
Алиона медленно сняла с него капюшон.
Стальная серость заняла половину лица. Дошла до половины подбородка — за чугунно-серыми губами поблескивала полированная сталь зубов — заняла всю левую щеку, скулу, и, охватив полукругом глаз, пошла на лоб. Синий глаз, оставшийся нетронутым островком в металлическом потоке, смотрел напряженно.
Только волос сталь совершенно не коснулась, и они остались прежней непослушной копной. Остатками прежнего Зая. Растущими прямо из стальной кожи.
— Ты всегда останешься моим Заем, — Алиона погладила по волосам и осторожно провела пальцами по стальной щеке, — Даже если станешь стальным до…
Фантазия, прекрати!
— …до последней клеточки тела. Я останусь с тобой и найду способ вылечить тебя.
— А если — нет? — в спокойном голосе
— Тогда я обыщу все леса вокруг столицы эльфов, найду этот гребаный подорожник и стану такой же как и ты!
— Не надо… — металлические пальцы коснулись ее щеки. Твердые, холодные… и такие нежные… Любимые.
— Огонек… Обещай мне, что если я… если со мной… Если никто не сможет это исправить — ты вернешься к себе. В свой мир.
— Зай…
— Обещай.
— За…
— Обещай.
— Я…
— Обещай!
— Обещаю! Если ты станешь бесчувственным стальным чурбаном— я вернусь домой!
Хорошо, что Зай не видел, как она скрестила пальцы за спиной.
***
По улице деревни… хотя, для деревни поселение было все же великовато, несколько десятков домой, пожалуй, даже с полсотни… шли двое. Белые куртки, низко надвинутые на глаза капюшоны, ясно дающие понять, что перед нами — двое сектантов. Они не скрываются, не прячутся за деревьями, не крадутся вдоль заборов, таясь в тени — которой, кстати и нет — они даже не пытаются не привлекать к себе внимания. Скорее, даже, наоборот: они подходят почти к каждым воротам и стучатся, под заливистый лай собак. Иногда их впускают внутрь, иногда— нет, ругаясь через запертую калитку. Пятьдесят на пятьдесят. Те же, кто впустил двух побродяг к себе — узнавал, кто они такие и зачем здесь появились. И самое главное — никому и в голову не приходило, что им на самом деле нужен один конкретный дом.
— Что вам нужно, серебриночки мои золотые? — пропела очередная полуэльфийка, как и все они — пухленькая, вкусно пахнущая яблоками и корицей.
— Хотите поговорить о боге нашем, Ктулху? — прозвучало из-под одного из капюшонов.
— Деточки, со всем бы удовольствием, но дел много, олени не кормлены, куры не доены, муж не поен, нет времени на то, чтобы про вашего…. как его… Катулу послушать, а так, конечно всегда рада, заходите еще…
— Сбор пожертвований на храм, — мрачно произнесли из-под второго капюшона.
— …денежек нету, — не сбилась полуэльфийка, — вот прям совсем, хоть режьте, хоть ешьте, ни единой монеточки, гречка есть, а монеточки — нету…
Она на секунду замолчала и посмотрела на два белых капюшона:
— А знаете что, кровиночки? Садитесь покушать, молочка попейте! А то вон какие худенькие, конечно, по дорогам мотаться, кто хочешь с лица спадет! Садитесь, кушайте, кушайте!
***
От хлебосольной хозяюшки Зай с Алионой смогли уйти только последовательно отказавшись от густого и пряного овощного супа, гречки с олениной, картошки со сливочным маслом и колбасок на меду. По кружке желтоватого и ароматного оленьего молока они все же выпили, да еще «на дорожку» получили десяток зажаристых пирожков с яблоками.
Они прошли дальше по улице и свернули на соседнюю, отходящую вбок. Следующий же дом на этой боковой улице имел высокую зеленую крышу.
— Что? — совершенно не дружелюбно и вовсе не певуче пророкотали из-за ворот в ответ на стук.
— Привет от Грока.
Лязгнули замки, в приоткрывшейся щели калитки показалась борода, поверх которой сверкнули оптическими прицелами два глаза.
— Заходите.
***
— Осталось один момент прояснить, — сказала Алиона, когда всё уже было обговорено.