Солнечный ход

Барабаш Дмитрий

Тётя, Тётя

Здравствуйте, я ваша тетя!Неужели вы живетев этой пасмурной стране,словно пьяные, бредетебез скафандра по луне?Невесомость ваших мыслейразмягчает стать и плоть.Белый свет кислей, чем рислинг,пропитавшийся в ломотьжизни, выпавшей на счастье,а потраченной за грош.Тетя, тетя, наши снасти.Боже, Боже, наша ложь.

Рецепт счастья

В тридевятом запределье,эн квадрат и куб етить,порешили

суеверьянавсегда искоренить.Жить решили по науке,чтоб ни так и сяк, а прям.Чтобы правнуки и внукидоверяли букварям.Чтоб всему начало было.Чтобы не было конца.Чтоб еще какая силапомогала слегонца.Для того чтоб мир упрочить,надо мир разлиновать,расквадратить, расторочить,а потом заштриховать.Когда все везде поделим,даже атом и нейрон,мы, наверно, обестелими бессмертье обретем.

Аванс

Утопии, антиутопии,постмодернизм, декаданс…В смородине, в меду, в укропе ли,хрусталь, фарфор или фаянс.С похмелья понимали: пропили!И не вернуть уже аванс.

Человечненькое стихотворение

Без персон, как без кальсон,срам людской ничем не краше.Возвышает муди нашисветлый ангел Мендельсон!

Леонардо

До кого не домотаться?До кого не доскребтись?Жил когда-то Леонардо,указуя пальцем ввысь.Типа, что-то там заметил.Типа, что-то разглядел.Типа, вроде ликом светел.Типа, вроде не у дел.Что-то строил – не достроил.Рисовал – не рисовал.Мы назначили героем,чтобы палец не совал.

Игра

Гадай по ромашке: быть или не быть?Так быть или не быть —обрывай лепесткии желтое рыльце поглаживай пальцем.Думать – не думать, любить – не любить?Какая, в принципе, разница?Лепестятся страницы.Словосмешение.Если бы языкивыдавались по группе крови,выкалывались на предплечье,вбивались в солдатский жетон,писались зеленкой на пятке.И правда ль, что этот сонне терпит обратки?Никто ли оттуда – сюда?Или все мы туда-сюда,как хоккеистыв настольной игре,крутимся на спицах,ежимся на столе,прячемся по столицам?

Траурные марши

Можно тронуть и Шопена,несмотря на страшный марш.Черный провод от торшера —в абажурный антураж.Красный бархат занавески,муть затюленных зеркал.Как-то очень по-советскик звукам этим привыкал.Что-то в них помпезно злое«трах ба бах», да «трах ба бах».Моцарт все же – про другое.И совсем иначе – Бах.

Сэлинджер

Стержень жал.Авторучки ломалодну за другой,перемазался пастой,махая бейсбольной битой,чем-то рассерженный,поругавшись

с чужой женой,не сермяжною правдой,а хваткой железнойСэлинджерполз, как тень от елкиползет под кремлевской стеной,дрожью ржи к Селигеру —Сырдарьей по Онежскойстерляджи.

ХеминВэй

Хемингуэй с улыбающейся бородойбрел по улицам Кубы, пиная банку.Шел на встречу с Павлой Рудой,или Паблой Нерудой, или Фазилем Кастро.В то же время старикумолял золотую рыбку.А она отвечала: «Помилуй, старче,я готова сама к тебе в лодку,но не допрешь же».Тут же Вангоги бегали с гоголем-моголеми лепетали: «С похмелья – милое дело!Лучше, чем банку пинать по ночной Гаване,выпил бы рому и застрелился в ванне».

РАН

Говорила сестрица Аленушка:«Не пей, Ванечка, из копытца,даже если в нем плещется солнышкои волшебно искрится водица».Не послушался братец Иванушка,выпил он злую горечь познания.И явился профессор Капицапрямо в сердце открытое Ванино.И поведал: «В копытце копилисьмиллиарды по гибкой гиперболе,как по фазе, по папиной фазе!Демографствуя к точке качанияот прозрения до отчаяния,отраженного в каждой расемира-блеянья, бого-мычания,продолжения окончанияиндивидуума в подклассечеловеческого озверения.В каждой плате апокаления,в каждой мыслимой им пластмассенамечается просветление,предначертанное в ипостаси».

Середина

Встретил как-то раз Ходжа Насреддина.Говорит ему:– Вот ты – Насреддин,я – Насреддин,а есть ли между нами где-нибудь середина,за которой и ты – один, и я – один?Отвечает Насреддин Насреддину:– Ни дай Бог найти мне ту середину.Там пустыня до скончания века.Ни травинки, ни человека.

Кыргызская стрекоза

Поэзия – это самый дурной

и неудобный способ выражать свои мысли.

Пушкин… как киргиз, пел

вместо того, чтобы говорить.

Лев Толстой

Как все срастается на плоскости —сюжет расчерчен по прямым.Какой кошмар – в преклонном возрастепочувствовать себя Толстым.Давно пора играть с объемами,вплетать в пространственный узорэпохи с пестрыми коронамивосходом выкрашенных гор.Земля из трубочки горошинойлетит в замыслимую дальсреди травы давно не кошеннойи узнаваемой едва ль.А тут все плоскости, да плоскости.Сижу, шинкую колбасу.Какой кошмар – в преклонном возрастевозненавидеть стрекозу.

Три Ноя

Вот так всегда: сначала лютый знойрастопит ледники, потом потоп,и первый армянин, широконосый Ной,нахмурит свой едва заметный лоб.Но есть, однако, версия другая,что Ной был Ноей, девушкой прекраснойс глазами глубже тысячи однойи той безумной, той багрово-краснойгорячей ночи на исходе мая.Иное третья версия гласила:мол, Ной святой был никакой не Ной —так, просто по морю носило.