Солнечный ход

Барабаш Дмитрий

Отыгрыш

Почти нешуточная драма —француз, безумие, дуэль.Как свет на холст киноэкрана,ложились тени на постель,на силуэт в свечном испуге,на женский всхлип и вьюги вой.Из-за кулис, ломая руки,кто потешался над собой?С улыбкой левого прищура,сурово целя правый глаз,наш вечный гений, мальчик Шурагероя вел в последний раз.Он видел точно – песня спета.Куплет – в куплет, строка – в строку.И дальше этого поэтане примечают наверху.Он доиграл земную драму,отмерив ямбом жизни срок.Как лучше выйти? Через даму.И раствориться, как дымок.Пускай потом земля гадает,как, зная все про страсть и пыл,он роль до пули доиграет.Герой, которого убил.

Душеловка

Представь, случайность обретает плоть,способную на выбор и анализпоследствий выборов, желаний

поборотьжелания, которые казалисьосуществимыми.Как ей по всем путямпройти и уберечься от потери?Одну откроешь, а другие дверизащелкнутся.Назад – а там замок!Соблазнов много – выбирай любые.Ах, если б знал тогда.Ах, если б мог сейчас.Ах, если б только каждому по вере.Тогда бы я.Тогда бы мы.Тогда…А что тогда? Распахнуты все двери.Все те же небо, солнце и вода,Все те же топи, и все те же мели.

Кораблик

Так лютует зима, что и кактус в цветочном горшкесогревает и дарит приятное летнее эхо.От решающих дней мы зависли в соленом вершке,на разминочный кашель,на «кхе» от последнего смеха.Словно сделали круг, и, взлетев над самими собой,мы застыли в пространстве,почти что не чувствуя время.Смотрим вниз и любуемся ровной,как шпага, судьбой.И землей голубой.Облака перламутрово пеня,голый мальчик в тазу запускает кораблик рукойи волну нагоняет, смеясь над подобием бури.Озираемся рядом. И видим, что кто-то другой,на планете другой в человеческой ежится шкуре.

Социопатическое

Не стоит говорить о смыслах.Давайте размышлять о рифмах.Пусть истина таится в числах,а блин земли лежит на цифрах(оп-ца-ца лежит на цифрах).Зачем кричали о вращеньяхшаров вокруг зеницы Солнца,разоблачали лжеученья,Сатурны одевали в кольца(и в уши продевали кольца,и пальцы наряжали в кольца),и вычисляли звезд незримыхс земли теченья во вселенной.И даже параллельных линийсмогли найти пересеченья(от золотого их сеченьяу нас ни денег, ни печенья).Играя Библию по буквам,или, как Бах, трубя по цифрам,зачем вы придавали звукамгрозы раскатистую силу(в калашный ряд свиное рыло).От многих знаний – много горя,все войны, страсти инквизиций.Не зная брод – не суйтесь в море.Смотрите, как петельку спицыв другую ловко продевают.А что получится в итоге —быть может, знают только Богиили не знают даже Боги(вуки вуки бяки буки).Учитесь нотам и приемамвдеванья петелек в петлю.Суть главного – за окоемом,в другом неведомом краю(ой лю-лю, ой лю-лю,в другом неведомом краю).О смысле звуков и гармоний,изнанке цвета и числасудить не смеет посторонний —слуга земного ремесла(учите грамоте осла).Чуть выше деньги и гордыня,чуть выше Папы и цари.Забудьте все, включая имясказавшего: Ступай, твори!

Воспоминание об отце

/асинхронная пунктуация/

Книги горели в позе боксера.В позе боксера книги горели.Книги горели в позе боксеров.Горят, принимая позу боксеров, книги.У книг нарисованы на корешках узоромзолотые позы боксеров.Книги горели в позе боксеров на корешках.Детство, студенчество, рыжие глазки.Полуусмешка.Вопрос – ответ одновременно в глазах:сам и спрошу, и отвечу, ты только кивни.Доски сходились, как струны,щелями на перекрестье.Крашеный пол.Мы сверху живем – тараканы внутри.Сосуществуем.Вот Сухаревской башни лет 70 уже нет,а тень ее из окна до сих пор видно.Теперь и дома нет, из окна которого видно тень.Я проезжаю в такси мимо дома, которого нет,а он стоит.Супермаркет или торговый центр —сверху натянут, как полиэтилен.Моего отца звали Владилен.Странное имя. В нем нет ничего от вождя.Владивосток, Лена – судьба.Лена и Владик вписались в одно имя.Его сокращенно-ласкательно так и звали Владик.Леной вот только никто не звал.По их гороскопу он был бы «близнец».Странная штукаэти их гороскопы.Чтенье по звездам.Наверное, тоже поисксозвучий, рифм,отражений, подобий,но как-то по схеме.Ты вот сегодня спрашивал,знаю ли я, как думает капитанкагэбэшник, фээсбэшник среднего ранга.Он учится, как вычислительная машина.Оттачивает мастерство до совершенства.Пластику жеста, тембр голоса, ширину зрачка.А думает тем, что останется,тем, что не высвободится.И странно ты как-то отреагировал,когда я сказал, что творчество там смертельно,а не опасно. Даже противопоказано.И «противопоказано» неправильное слово.Правильней будет сказать – противонепоказано,потому что если его показать,то против ничего не останется.Поэтому для них попытка мыслитьстрашнее смерти, она сводит на нетвсе старания, все действия этого механизма.А что бывает с теми, кто не выдерживает,спросил ты – они богатеют, уходят со службы,становятся бизнесменами?Нет, это скучно. Никем они не становятся —спиваются, скалываются, забываются.Итак, нужно немножко навести порядок:целлофан, Владивосток, Морзе,подобия, тень Сухаревской башни,детство. И снова

по кругу.

О Сократе

Ни в древней Греции, ни в Спартене знали люди о Сократе,не знали люди о Платонеи ничего не знали крометого, что надо жрать, плодитьсяи каждый день за что-то биться.Свое, чужое ли – не важно,а так, чтоб до смерти и страшно.Чтоб вдовы горестно грустили,а дети зуб за зуб точили.Теперь в Нью-Йорке, в Ленинградевсе вроде знают о Сократе,все вроде знают о Платоне.Так – две пылинки на ладони,так – две соринки на тетради,в которой пишут о Сократе.

История

История. Подзорная трубаповернута, показывает глазукартинку, где пестрящая толпапри уменьшеньи сплющивает массудо серости шинельного пятна.История не терпит точных хроник(нельзя увидеть истину со дна)и требует участья посторонних,завременных, и лучше если за-пространственных взирателей.Чем дальше – тем точнее.Но где ж их взять? И пишут, как умея,ее на свой, подобострастный ладтатарин, немец, русский, два евреядля вечной славы и земных наград.История. Я с этой бабой в ссоре.Куда ни глянь – то пудра, то подвох.С ней даже Пушкин нахлебался горяи про Петра закончить в срок не смог.…………………………………………История. Она на всех одна.Но каждый видит только то, что хочет,что выгодно, что не достать со дна(не донырнуть).И страстный почерк прочитзабвение, венчающее смерть.Зачем нам знать, что правых нет и битых,что зло с добром, как зеркало с лицом.И кто кому на самом деле корчиткакие роли, кто кого венцомили колечком нимба наделяет?Чем лучше бить, началом иль концом,ведь как их отличить – никто не знает.Порой мне кажется, что серое пятноумеет думать. Масса как одноживое существо. И, с точки зренья массы,пусть черепашьим ходом – миг за век —добро и зло меняются местами.И полумесяцы становятся крестами,кресты растут до сатанинских звезд.Чревоугодия сменяются на пост,а пост на тост. Священными местамименяется буддистский храм любвис аскетами; рубцуют до крови себя плетьмипо обнаженным спинам.И вновь отец соперничает с сыномза первенство. И кто ж из них первей?Тот был вчера, а этот стал сегодня.Кто впереди? И если преисподнястрашнее неба, то зачем пути,из праха начинаясь, в нем же вянут…И вечный поиск признаков души,напутствие: ступай и не греши,и тяжесть черепа на руку оперши,в сомнениях теряться не устанут,как мячик теннисный, пока не канет в аут,за ту черту, где правды нет и лжи.За ту мечту, где будут хорошии ласковы встречающие предки?Невыносимее, чем житьв грудинной клетке,помыслить о бессмертии людском.Тут пульса стук сродни секундной стрелке,таинственней летающей тарелкиудары рифмы по роялю вен.Календари, долготы и широты —когда бы Моцарт положил на ноты,сорвались бы с линеек и орбит.И прошлое Иванушкой из лукапустилось бы в неведомую даль.И хронологий круговая скукаразвеялась, как пьяная печаль.Нет ничего в божественном порядкезагадочного. Мы играем в пряткии видим прошлое линованным в квадрат.На будущее хмуримся сердито,так, словно там яйцо с иглой зарыто.Кому-то – ад кромешный. А кому-то —любой каприз и золота два пуда.Как шулера заламываем карты,помеченные праведной рукой,лишь бы не видеть крап: никто другойземной судьбой давно не управляет.Историю тасуем, как хотим,чтоб завтра сдать в угоду аппетита.Сердечный тик и так неотвратим,и дверь наверх по-прежнему открыта.

Первый

Он видел мир потешным, как игру,чертил границы, раздвигая страны,и прививал гусиному перувкус русской речи и татарской брани.Он сочинял уставы, строил мирпо правилам своей задорной воли,из лени, вшей, лаптей и пряных дыррождая Русь в ее великом слове.Он первый плотник, первый генерал.Он первый рекрут, первый из тиранов.Он сам себя Россией муштровали строил в камне город ураганов.Ни уркаганов, ни чумных воров,ни лапотников, стибривших калоши…Как ни крути, гроза для дураков —был Петр Первый все-таки хороший.

Арт

Сибирская вольность в степях декаданса.Арт-нуво Парижа в стальном декольте.Тут Эйфель, как эльф, из металла и мясас кровинкой и горьким туманом матэ.Арт-нуво, Арт-деко и арт Вельзевула —слияние плоти с огнем и мечом.Восточная песня зеленого мула,подпершего землю рогатым лучом.Любви однополой бесплотная нива.От русских балетов – к снегам пирамид.А все-таки пляшут чертята красивои трутся румянцами потных ланит.Тигриная лапа, как римская сука,Блаженный Василий и праведный Петр.По кругу гуляет московская скукаи морщит кремлем размалеванный рот.

Отражение

Бессонница. Луна играет солнцемпо трещинам недвижимых ветвей,и отраженье смотрит незнакомцемна белый свет, на след судьбы своей,в который раз отпущенной на волю.Найдет ли путь гранитного труда,вершин оскаленных,посеребренных солью,где до сих пор ни воздух, ни вода,ни луч небесный, ни живое словоне разносились.Этого трудаеще никто пока не удостоен.