Солнечный ход

Барабаш Дмитрий

Другие страсти

И. Н. и Л. В.

Прекрасны страсти светлых мудрецов.Любовь чиста и замыслы вселенны.Их не вместить в немыслимость дворцов,раскинувших пленительные стены.Сократы малочисленных вековне в такт законы мира трактоваликузнечикам судебных молоткови гусеницам шелковой морали.Красавицы распутны и чисты,своих героев обожали смело,с улыбкой поднимаясь на кострыи ослепляя прорези прицела.Есть на земле божественный союзтворцов и муз, танцующих над краем,на кромке времени, в которое играеми облекаем в строгий образ чувств.

Океан

Не может капля быть твореньем Океана.Все облака в любом конце земли —его рука, щека, всевидящее око.И оттого Ему темно и одиноко.И потому

горчит Его вода.Казалось бы, Он – Царь,Он – вездесущий Бог,Он управляет жизнью, вьет стихии,Он мыслит землю, джунгли и дворцы,безумный пир, монашескую келью.Во что ни бросит взор – то обретает плотьиль исчезает под волной бурливой…Все это – Он.Так пусть родится хотьщегол какой-нибудь, своею прихотливой,ему пока неведомой судьбой.Он все глаза рукой ночей прикроет.Разразится штилем. Разгонит тучи.Остров и гнездо – уже готовы.Он промолвил слово!Неслыханное прежде.Он взглянул без страхав пропасть моего величья.Он сочинил блистательную трель.Я океан всего лишь. Это птичьяземля!И смысл мира в ней.Но вот в его зрачке задорномскользнула тень моих вчерашних дум.Он повернулся. Он уже не юни по волнам моим кочует альбатросом,и сочиняет нового певца,чтобы зажмуриться,чтоб не спугнуть начала.

Музыка

Ни грамма рома.Морэ морэ мо.До до ре ми ли —мили —до соль ми ре.На позвонках звенящее реброгармонии до сотворенья мира.Пути к сознанью —только через со-ль?И к звездам – тоже,и к творенью – тоже.И в зеркале разбитом – торжествовсех отражений,всех возможных тождеств.Неважно кто, вступая в этот спорпытается творенье опровергнуть.Он сам – творенье,он – в осколке спородной грибницы,одного мгновенья.

Мальчики эпох

(оправдание подвига)

Как часто вы пытались увязатьс землею небо, с осенью веснуи чувства пылкие надежно обуздать,отдав на усмирение уму.Терзаться пыткой внутренней борьбы,смотреть на мир с укором и боязнью.Как были вы наивны и храбры,возвышенны и нелюбимы властью.Вы строили воздушные дворцы,вонзающие шпили в синь и негу,мальчишки, юноши, великие творцы,наметившие кровью путь по снегу.Без вас земля сравнялась бы с землей,без вас любовь сплелась бы со страстями.Строкой к строке, влекомые судьбой,в Сибирь сгребали красный снег горстями.

Стража

Не слишком ли притихли дикари?Вкуснее стали свиньи и коровы,чем человечинка? И, что ни говори,войн стало меньше…Может быть, готовыони познать основы бытияи, колыбель земную пересилив,помыслить дальше, чем могла свояживая плоть вести, глаза разинувна все, что можно взять, отнять, скопить,сглотнув слюну и навострив ладони,и поняли, что мыслить – значит житьне по строке, записанной в законеземном ли, Божьем?Мыслить – значит жить,сверяясь с камертонами гармоний,где ты лишь луч, которому творитьдоверено. И нет задачи, кромекак, видя свет – вливаться в этот свет.Но лишь едва заметив непроглядность —лететь туда. Единственный завет.Любовь, дарящая тот самый рай,ту радость,в которой наши детские грехисмешны, как двойки, вырванные с корнем,как те низы, прослойки и верхи,и что еще из прошлого мы помним…Так думал рыцарь, глядя на людей,устав смирять их остриями взгляда.Он был готов вступиться за детейпротив других таких же, вороватокрадущихся вдоль призрачных границ,мечтающих дорваться и добитьсяземных наград и славы, чтобы ницпред ними все изволили склониться.Он понимал, затишье – новый стильвсе тех же игрищ, только нынче силапереместилась из упругих мышцв текучесть хитростии склизколживость ила.Он мог одним крылом весь этот сбродсмести с лица измученной планеты,но твердо знал: борьба с животным зломбессмысленна и не сулит победы.Так кто же я? Зачем я так силен?Когда не вправе изменить теченьеполков, царей, обветренных знамени прочих прелестей земного очертенья?Что теплится тревожно за спиной?Какое слово и какое дело?Я здесь поставлен каменной стеной,чтоб эта жизнь в ту жизнь войти не смела.

Ближний Восток

Ах, этот дальний, снежный, зауральный…Ах, этот ближний, желтый, наливнойВосток, похожий утром на восторг,когда

с луны спадают тени пальмы.К неверным ты, наверное, жесток.И к верным ты, наверное, недобр.И голос твой к земле, как водостокк душе ее горячей и глубокой.Волна для птиц губительна. Для рыбсмертельна вдохновляющая суша.Как мне прожиться между этих глыб,восточных тайн улыбкой не наруша?Бесчисленны жестокости людей,и справедлива неба безучастность.Мы свету напридумали частей,чтоб наделить великим смыслом частность,пока не заберут в один поток,в котором нет ни имени, ни званья.Жизнь искренна, как времени глоток,и чувственна, как первое касанье.

Проза

Язык поэта не из подворотен,не из дворцов, не из ученых книг.Он следует осмысленной природе,а не журчит, как выспренний родник.Я каждый раз, переходя на прозу,ловлю себя безжалостно на том,что лгу в угоду верному навозуи крепкой бабе с тряпкой и ведром.

Пробуждение

Проснешься поздно. Дождь в окне,и тени корчат на стенерасплывчатые злые рожи.Не начинаясь, день прошел.И мокрой пылью пахнет стол.Все пасмурные дни похожи.Пытаюсь в щелку между шторувидеть царственное ложе,ленивый зал, поблекший свет.До выхода одна минута…C галерки, комкая билет,в бинокль ищем лилипута,который должен открыватьпустого дня смешную смуту.Судья паркует лимузин.Начальник раздает указы.Торгует нефтью магазин.Журчат ручьями унитазы.Работа прячется в тени.Долги показывают уши.И как все это ни тяни,ни прячь под одеяло душу, —придется встать.Но завтра вновь…А там и смертный час маячит.Жизнь – суета, а это значит,что только сон спасет любовь.Как я бываю зол и скучен,когда разбрасываю дни.Мной, словно метка, дар получени сжат в трусливой пятерни.Отсюда – «быть или не быть».Отсюда – страхи и стенанья,отсюда – скука и желаньекак бы любить, а не любить.Из-под простынки, как из кожи,вылазит человечья плоть.У всех людей несчастья схожи,когда не в силах поборотьленцу дремотную, готовыплодить чертей, молить еговы,по струнке думать, складно врать.И только теплая кроватьнас в лоно счастлива принять,обнять и разогнать кручины.За полсекунды пробежавзрачками по горячим векам,я сделал подвиг, просто встав,чтоб стать приличным человеком.

Иначе

Вот почему не надо брать тетрадейс заметками, со строчкой, со строфой.Чтоб каждый раз иначе водной гладикасался луч небесно-золотой,другая рябь несла шторма на парус,затерянный в пучине мировой,чтоб каждый раз другой пушился страус,закапываясь в землю с головой.И волчий вой у дальнего приступасегодня был с ленивой хрипотцой,чтоб никогда не домолола ступа,чтоб проскользнуть под хитрой слепотцой.

В час между Тигром и Ефратом

И все-таки рифмы глотокв машинном отделении жизни,ветошью на лоток выработанной отчизны.И все-таки ритм, сбивающий с рельссолнц промелькнувших колеса,разбрызгавших золото звездв гравий, навоз, просо.Октава семи сторони трех восходящих нитей.Наитья, вливаясь в литийи стронций, врезаясь в сонкакого-нибудь Гаити,в который влюблен Нерон,Байрона, Чайльд Гарольда,глумливого Гумилева,снимавшего сливки с кольта,и пули вливая в слово,как форму плавленой речи.Шагреневая – кленоворастянута в междуречье,где Тигр ласкал Евфратакак младший старшого брата.

Белая пыль

Начинается ветерс движения детской рукиили с жаркого шепота губ,восхищающих ухо.Только мы от него далеки,далеки, далеки,как от белого тополяклок тополиного пуха.Как пылинка от пальца,который рисует кругина стареющем зеркале,в доме, лишенном событий.Мы лежим в желтом устьес изнанки текущей реки.Мига хватит, чтоб мыперестали испытывать грусти.Мы пытаемся думать о времени,звездах, творце.Солнце кажется намвеличайшим и грозным светилой.И хотим разузнать,что же с нами случится в конце.И боимся представить,с какой состыкованы силой.