Солнечный ход

Барабаш Дмитрий

200 лет спустя

Солнце в сметане.Сияньем востока – на Снежеть.В русском стакане,граненом петровской прямой,кружится медленномелкая снежная нежить,волны седыеиграют когтистой кормой.Топи засохнут когда-нибудь,выцветет хвоя,желтым песком захлебнетсяглазастая Русь.В пестром кафтаневосточносибирского кроя,с уткой пекинской под ручкукакой-нибудь гусьвыйдет на дюну вальяжнои, щурясь, заметит:– Где тут те реки, леса те, поля те, теля?Жизнь продолжается.Люди как малые детина каруселикосели, русели, смуглели,как на планете,названье

которой Земля.

Со стороны

Кто мы? Какие мы?Спросите у муравья, у мухи, у рыбы,глядящей со дна болота,выпячивая глаза.Зевота как позолота,как выдох на образа.Есть ли у автопилоталицо, рука, жена?Как видится все из болота?Как теплится тишина?И все-таки капля потаскатиться со лба должнадаже у автопилота,когда в глазах тишинатакая, что позолотадо стали обнажена.

Лояльность

Мне говорят: кончай ругать царей.Да я ведь их ни капли не ругаю.Я б им своих отсыпал козырей,но в той игре с моими не канаю.Я сам бы им задор воткнул в зрачки,подкинул бы живого интересу.Значков хотите? Нате вам значки.И всем деньжищ, какого хочешь весу.Чтоб только роль унылую своюони несли, голов с плечей не нуря.Я даже подсюсюкну, подпою,строкою неуклюжей подхалтуря.Но мыслей в те надутые уставложить, как ни стараюсь, не сумею.Я лучше снова улыбнусь с крестадалекой мачты, опершись на рею.

Капуста

Может быть, не туда я пускаю жизнь?Может быть, не так расплетаю сети?Если время ползет, как прозрачный слизень,истекая нежностью в белом светепо листу капусты, в росе зарниц,в перепонках слуха, как тот хрусталик,зародившийся в красном тепле глазниц,и увидевший мир расписным, как Палех.Лопоухий глобус, за ним другой.По шеренге длинной носами в темя.И ряды, прогнувшиеся дугой,огибая землю, смыкают время.Разорвать бы мне тот капустный круг,землянично-солнечный и зеленый,на один единственный сердца стук.Так подсолнух мысли глядит на звук,им самим когда-то произнесенный.

Бессмертие души

Жизнь вечная даруется душе.И вот представь: душа твоя однаждыокажется не просто в неглиже,а наизнанку вывернутой дважды.И свет не тот, который видел глаз.И тьма не та, которая казалась.И никого… И ничего… от настех, на земле, здесь больше не осталось.

Тишина

О, Господи, неужто я не в силаххоть что-то изменить, хоть на вершок,хоть на глоток. Хоть винтик на стропилахТвоих своим сознаньем подкрутить.Мне кажется давно, что я уже не вправев Твоем раю голубоглазом жить.О, Господи, кроме Твоих ушей,я, посланный Тобою за глухими,не смог найти. И что Тебе во имяТебя же слов возвышенных плести,хлестать плетьми и целовать до крови,когда и так все слышно в каждом словеи, не ища, все можно обрести.Пустыня. Надо склеивать осколки.Песок пустынь скрывает смысл всего.Песчинки надо уложить по кромке,по пирамидке.Даже волшебстворазрешено, и все равно не верят!Кувшин пустынь не склеить для воды.Но если мы рождаемся, то сеюти прорастают верные плоды.

Линзы

Если земные шарикиотшлифовать до прозрачности хрусталя,положить на бумажный листи свернуть в трубу,можно увидеть в нее,как кружится та землясреди множества ярких звезди представить ее судьбуотшлифованной,свернутой снова в бумажный лист,чтобы всмотретьсяв глубины рек и туман болот,чтобы искать опять,где скрывается человекили Бог, тот единственный.Миг назад показалось —он был здесь.Был же только. И нету вот.

Арбуз

тронную

струнку задели квартетомдедушки серые с автопортретомтрезвого кормчего башни подзорнойкорни пускавшей в роскошный и сорныйсад разветвленный дорогой стальнойстольник начальник листает слюнойкрестные ходы окрестные водысоды не хватит напиться водойкуры круизом гуляют по псарневарят Раисы ирис в синодальнеРимскому папе побрили усыДуси Исуси когда же росия ли не я ли хмелела росакони орали просили овсастройное лето дозором ходилогвардия била в дуплет крокодиласумку на плечи забросив заборшел почтальона точеный топоркраску на каску холеной Москвывыплеснул Босха краснее травыбелой стамеской безрукий Матиссделал губами лукавый стриптизГоголь как моголь Ван Гог как Гогенкак же вас много гормонов и генголос как волос растущий в гортаникак же прекрасны цветущие дрянирозы кровавые льются в морози семиглавые рвутся до звездхрамы драконы матрены коррузыкрасное прячут в зеленом арбузычерные семечки как тараканылезут наружу сквозь рваные ранышарик земной терпелив и спокоензнает что варвар и Коин и воинв синей трясине надышанной горломкак по стеклу водит пальчиком голымВаня плюс Маша равняется детивот и сомкнулась петля на сюжете

Муравьиный вальс

Муравьи собирались на бал и утюжили фраки.Каждый принцем смотрел, словно шпаги, сияли усы.И онегинский взгляд добавлял им нездешней отваги,и печоринский сплин – безупречно-холодной красы,и Ромео играл в них огнями лиловых закатов,и задумчивый Гамлет ощупывал лапками свет,и великий Отелло следил за сраженьем фрегатов,и замученный Мастер рыдал от советских газет.Муравьи собирались на бал подытоживать счастьеискрометных страстей, истонченных до лезвия снов.А принцессы снастей не жалели на легкие платья,и смотрели сквозь ночь, и пугали всевиденьем сов.Их прозрачные пальцы касались землии пространства,превращая тела в продолженье небесных лучей.Словно вальс уже был,и как будто вернувшись из вальса,они едут на бал, и журчит соловьиный ручей.Муравьиный Гомер уже выплакал Троей глазницы —нет прекрасней Елен, если танец назначен судьбой.Из клубочка луны кружева вяжут звонкие спицы,дирижер сделал взмах, и со следующей робкой стопойнад землей закружили Ромео, Елены, Джульеттынад иглистым дворцом, над границами правильных стен.И как раз в тот момент потянулись к бумаге поэты,и случились затменья в сумятице звездных систем.Танец длился минуту, и счастье тому, кто в полетепродолжает мечты, уронив бренный прах в чернозем…Как вы там, на земле? Все плодитесь, все жару даете?Как вам там оставаться и строить свой каменный дом?

Две реальности

Точка перетеканияиз реальности в сон,из фантазии в воплощение,в стены, в дом.Точка перетеканияиз сумрака в теплоту.Как мне пройти тебя?На каком переплыть плоту?

Голый король

Прозрев от крика детскоготолпа вопила: «Гол!»На короля, одетогов невидимый камзол.И никуда не деться мнеот правоты людской,вживаясь в стены фресками,сливаясь с их тоской.Но я храню молчаниеи, слыша детский крик,немею от отчаянья,к которому привык.

Демон

А если все, что есть —он самое и есть?Он сам себя и ест.Он сам себя и дышит.Он сам себе поети письма ночью пишето том, что он сидитодин не зная гдемо,сердит и нелюдим,как лермонтовский Демон.Тут без Тамары как?Тамарка без Кавказа?Казалось бы, пустяк,а мысль, она – зараза,начнется с запятойи длится всем на свете.И никакой чертой!И ни в какие клети!