Шрифт:
Пролог
19 июня 1881-го, поместье лорда Эшкомба (округ Уэст-Йоркшир)
Дверь, ведущая в комнату малютки Констанции (хотя малюткой в доме её звали скорее по привычке — в прошлом месяце дочери лорда от первого брака исполнилось семнадцать, и она уже была помолвлена), с треском распахнулась.
Лорд Эшкомб — высокий, чуть полный мужчина в том возрасте, который принято считать расцветом мужским сил
Уже шесть поколений Флайтов не на страх, а на совесть прислуживали в этом доме, мужчины — в качестве дворецких и лакеев, а женщины — как горничные, портнихи и прачки, но никто и никогда прежде не видел представителя славного рода Эшкомба в таком раздрае чувств.
Как позже заявила Агнес на допросе: «на лорде Эшкомбе в тот миг лица не было».
Хлопнула ещё одна дверь, на сей раз в кабинете.
Хозяин поместья мог пропадать в нём сутками, особенно после той ужасной истории с пропажей и гибелью его младшего сына от второго брака Уильяма. Два года назад трёхмесячный Уилл — любимец отца и матери, исчез из своей колыбельки, его нашли только на утро следующего дня, в саду, с перерезанным горлом.
Полиция, как всегда, показала себя только с самой худшей стороны.
Это был сущий кошмар для всех Эшкомбов.
Лорд буквально в один день поседел, его роскошная тёмная шевелюра приобрела пепельный оттенок, молодой ещё и некогда полный сил мужчина разом осунулся и постарел на добрый десяток лет.
Ещё более трагичные перемены стались с его супругой — матерью маленького Уилла. Несколько месяцев она не вставала с постели и не желала никого знать.
Два долгих года, которые могли показаться для Эшкомбов вечностью, семья зализывала раны, приходила в себя.
И тут — новый удар: тяжелая болезнь Констанции, которая вдруг начала обильно кашлять кровью.
Консилиум лучших врачей Англии вынес вердикт, больше похожий на смертный приговор.
Отец категорически не пожелал в него верить, этим вечером он направился в опочивальню дочери, чтобы приободрить Констанцию и поднять дух. Всё-таки в ней текла благородная кровь Эшкомбов, и никто из них не сдавался ни при каких обстоятельствах.
В течение долгих часов за плотно закрытыми дверями комнаты шёл их разговор, после которого глава дома и выскочил мрачнее тучи.
Он заперся в своём кабинете, достал из бара бутылку любимого виски, плеснул на два пальца в стакан, выпил одним махом, а потом сел за письменный стол, положил перед собой несколько чистых листков бумаги, взял самое острое перо и, макнув кончик в чернильницу, принялся быстро писать каллиграфическим почерком, коим славились Эшкомбы. Письмо его предназначалось шеф-констеблю Лидса — третьего по населению города Англии и первого, что касается всего остального, в Уэст-Йоркшире.
Адресатом следующего письма стала редакция
Лорд снова налил себе виски — на сей раз щедро, до краёв, и одним махом отправил всю порцию в рот, даже не покривившись от отвращения.
Немного посидев, обхватив сильными руками седую голову, он принял самое важное и последнее в своей жизни решение.
Выдвинув ящичек стола, лорд Эшкомб достал тщательно смазанный револьвер, забил весь барабан патронами, поднёс дуло к виску и нажал на спусковой крючок.
23 июня 1881-го, кабинет шеф-констебля Лидса (округ Уэст-Йоркшир)
Только у себя на работе шеф-констебль Лидса — полковник Уилкинс мог предаться любимому пороку: курению трубки. Дома за его привычками с маниакальной тщательностью следила жена.
Начитавшись медицинских журналов, что денно и нощно трубили о вреде курения, она делала всё, чтобы из дома бесследно исчезал, купленный в магазине братьев Коуп их фирменный табак Cut Cavendish, который так любили английские простолюдины (солдаты, моряки, портовые грузчики, разнорабочие) и… главный полицейский Лидса.
Лишь в своём кабинете Уилкинс снова чувствовал себя человеком, которому необязательно вести себя подобно мелкому воришке в лавке, вечно, как говорят в их среде, «быть на стрёме» и пугаться каждого звука.
Только сегодня даже табак был не в радость. Уилкинс выглядел на редкость озабоченым, и эта озабоченность портила всё удовольствие.
— Скажите, Итан, неужели ничего нельзя сделать? — спросил шеф-констебль.
— Что вы имеете в виду, сэр? — удивлённо поднял правую рассечённую бровь Итан Беллинг, его правая рука, супер-интендант полиции Лидса.
— Боже мой… Неужели непонятно?! Как-то поубавить этот скандал что ли… — задумчиво произнёс Уилкинс, пожёвывая деревянный мундштук курительной трубки. — Сейчас он решительно не к месту.
— Боюсь, это просто невозможно, — вздохнул Беллинг. — Письмо лорда Эшкомба попало в газеты и вызвало там сущий переполох. Те, кто ещё буквально два года назад, втаптывали в грязь сержанта Лестрейда, вдруг заговорили о нём в восторженных тонах. Почитать «Дейли ньюс», так во всём Лидсе, да что там Лидс — далеко за его пределами! никогда не было никого смышлёнее этого рыжего дурака!
— Тем не менее, этот рыжий дурак оказался прав на все сто, когда заявил, что малолетнего сына лорда Эшкомба, как там его…
— Уильяма, — подсказал супер-интендант.
— Точно, малыша Билла… В общем, рыжий Лестрейд был прав и утёр нам всем нос, когда объявил, что пацана в порыве ревности зарезала его же сводная старшая сестрица.
— Констанция, сэр.
— Я помню, как её зовут, — нахмурился Уилкинс. — Два года назад Лестрейда заклевали и сам лорд, и пресса…
Беллинг хотел было добавить «и мы», но вовремя передумал, промолчав.