Соломенное сердце
Шрифт:
Даня от неожиданности прыснул, а потом призадумался.
— Горты не живут где попало, — сказал он, посерьезнев. — Они страсть как не любят перемены, намертво прикипают душой к дому и его обитателям. А шалаш — это и не дом никакой вовсе.
— Ну, будет горт — появится дом, — возразил Птиц.
— Обычно, конечно, наоборот. Сначала — дом, потом — горт. Но…
Даня вскочил на ноги, чуть не уронив тряпицу со своих бедер. Силы мгновенно вернулись к нему, то ли после хорошей бани, а то ли от столь необыкновенной задачи.
— Штаны, —
— Так в парилке поди, — хмыкнул Птиц, и Даня припустил в землянку, пока окончательно не разрушил Полино мнение о себе голым, простите, задом.
В тесной темной духоте пахло дубовыми листьями, прелым мхом, влажной землей. Даня одевался торопливо, путаясь в рукавах и штанинах, и выскочил обратно, даже не завязав шнурки и приминая задники кроссовок.
— Так, — воскликнул он, — мне нужно бревно от старого дома, зола из домашней печи и, наверное, медовуха.
Первые два требования нужны были ритуала, а третье… ну просто пить очень хотелось. Мужик, который его отходил веником, помнится, что-то говорил о чае — но, кажется, вовсе не для Дани, а для себя. Умаялся поди от таких лечебных процедур.
— Хм, — Птиц озадаченно перекинул ружье на другое плечо, — так это… золу-то еще можно своровать, а бревно из чужого дома незаметно не выдернешь. А дрын из забора не подойдет?
— Дайте ему медовухи, — сказала Поля, — а остальное мы сами раздобудем.
— Да? — Дане не очень-то улыбалось бродить по деревням, выпрашивая всякое-разное, но раз уж Полю повсюду встречали хлебом-солью, то, может, и ничего, обойдется.
— Медовухи нет, есть синюха.
— А?
— Цветочки такие голубенькие, меленькие, — пояснил Птиц, — другого, почитай, тут и не растет ничего. А синюха хороша, особенно от кашля и резей в животе.
— Что-то мне расхотелось, — признался Даня.
— Ну тогда прыгайте в тарантайку и погнали за бревном, — распорядился Птиц и озорно подмигнул, увидев Данину гримасу. — Ну, ты же не думал, что я вас одних отпущу. Тю! И поминай, как звали.
— Горт в шалаше — веская причина вернуться. Такого я еще не видывал, — заметил Даня, однако безропотно взял Полю за руку и направился с ней к машине.
Они подождали, пока Птиц вытурит своих приятелей из внедорожника, это оказалось не таким-то легким делом. Из недовольного бурчания болотных обитателей стало понятно, что план с Даней-заложником был принят единогласно, и теперь мало кто был согласен менять тарантайку с бензином на старое бревно и горстку золы. Дело едва не завершилось мордобоем, однако Птиц все же смог вразумить своих сотоварищей, угрожая им страшными охотниками Сытоглотки.
Наконец, удалось сесть в машину, и Поля завела мотор.
— Где здесь ближайшее селение? — спросила она, осторожно разворачиваясь.
— Так хоть туда езжай, хоть сюда. Всюду люди копошатся, — отмахнулся Птиц.
Даня недовольно посмотрел на заросли, через которые им предстояло разбираться. Не могли, нечто, нормальной дороги проложить, раз уж решили заложников
— И все же, — строго сказал он, разворачиваясь назад, к Птицу, чтобы не видеть царапающие ценную тарантайку ветки, — что именно вы делаете в этой глуши, я так и не понял. Вас, что, из дома всех выперли?
— Вот и я первым делом спросила, — кивнула сосредоточенная на фигурном вождении Поля.
— А и выперли, — разухаристо ответил Птиц, — а и за дело. Тебе-то что?
— За какое такое дело?
— Так вороват я сызмальства, — без всякого смущения сообщил он. — У одной соседки кадушку упер, у другой — козу увел, а спроси меня зачем — так я и сам не скажу. Ну и деревня выставила меня за околицу. И пошел я, стало быть, печальный, голодный и одинокий, глянь — Потапыч бредет. Его жена к куму ушла, вот он и подпалил им избу, от обиды, стало быть… Гришаня со старостой подрался, Петеру собственная бабка прокляла, тьху. Вот мы и решили собственное поселение организовать, чтобы самим над собой главными быть. А свержение князя — наша официальная идеология, ибо как без нее-то, анархия выйдет!
— Почему на болотах? — спросил Даня.
— Потому как где их нет — там уже живет кто-то другой. Да и болот этих… одно название, негусто, в общем. А все почему? Потому что наши болота — не просто болота, а гнездышко вьера и вассы.
— Чье-чье гнездышко? — не поверил Даня. — Что за ересь!
— А ничего не ересь! Спроси любого жителя деревень, что ниже, что выше! Тебе всяк расскажет, что болота эти не простые!
— Вьеры не живут с вассами, — раздраженно буркнул Даня, — это противоречит их природе.
— Ну, нехай их знает, может они там дружат, а может еще чего, — рассмеялся Птиц, — но мы их не трогаем, они нас тоже.
— Да бред же! — не унимался Даня, которого всегда злили такие неправдоподобные слухи. Неужели нельзя придумать что-то более правдивое? Впрочем, фантазия у муннов была всем на зависть, тут ушедшие боги как следует расстарались.
Деревушка, которая первой показалась по дороге, была маленькой и очень пестрой. К разочарованию Птица, который, кажется, был намерен ворваться туда на тарантайке и произвести тем самым фурор, Поля оставила автомобиль куда выше, и они еще около получаса шли пешком. Ружье Лохматику тоже пришлось оставить в багажнике, и он плелся весь из себя такой разнесчастный, что это даже невозмутимую Полю развеселило.
Их встретила целая стая тощих индюков, которых пасла ленивая сонная дворняга, вся покрытая репьями. Где-то надсадно скрипел колодец-журавль. Скрюченная бабка грелась в розоватых лучах заходящего солнца, подслеповато щурясь на незнакомцев.
Даня целеустремленно шел мимо расписных заборов, кажется, в деревне обитал художник-самоучка, у которого кособокие солнца целовались с подсолнухами, а птицы и пчелы выглядели равными по размерам. Хозяйство, которое им нужно было, встретилось сразу за резким поворотом, украшенным глубокой лужей.